Смотри также:
(1) Радио-Газета (пробные выпуски на русском языке)
http://www.esnips.com/web/r2008-07-03/
http://www.esnips.com/web/r2008-07-05/
http://www.esnips.com/web/r2008-07-06/
(2) Blog
http://OurDays1.spaces.live.com
(2) Blog
http://TDMaryasina.livejournal.com
суббота, 5 июля 2008 г.
воскресенье, 9 марта 2008 г.
Кольцов. Испанский дневник. 6 августа <1936>
6 августа
На аэродроме, на Ленинградском шоссе, рано утром косили высокую траву, она уже начала желтеть от зноя.
Облачная, но сухая погода. У Ржева чудесные колхозные льны боролись со зноем. В Великиъ Луках в белом домике аэродрома дали теплого парного молока, тяжелого желтого масла и ржаной хлеб с золотистой коркой. У самолета нарвал полевых цветов. Они хотели пить. Почти над самой границей нас нагнала гроза, сизый занавес туч, косая сетка щедрого долгожданного дождя.
На аэродроме, на Ленинградском шоссе, рано утром косили высокую траву, она уже начала желтеть от зноя.
Облачная, но сухая погода. У Ржева чудесные колхозные льны боролись со зноем. В Великиъ Луках в белом домике аэродрома дали теплого парного молока, тяжелого желтого масла и ржаной хлеб с золотистой коркой. У самолета нарвал полевых цветов. Они хотели пить. Почти над самой границей нас нагнала гроза, сизый занавес туч, косая сетка щедрого долгожданного дождя.
Кольцов. Испанский дневник. 5 августа <1936>
Кольцов. Испанский дневник
5 августа
На заводе имени Сталина слесаарь Клевечко сказал:
- В годы гражданской войны, когда мы, русские пролетарии, отражали натиск белогвардейцев и интервентов, нам помогали пролетарии Запада. Наш священный долг - помочь теперь морально и материально испанским братьям, героически отстаивающим свою свободу. Я предлагаю отчислить в пользу испанского народа полпроцента от месячного заработка и послать пламенный привет тем, кто сейчас с оружием в руках борется с фашистами.
За шесть дней рабочие собры в помощь испанским борцам за Республику дали сумму 12 милллионов 145 тысяч рублей. От имени ВЦСПС Шверник перевел эту сумму во франках, то есть 36 миллионов 435 тысяч франков, на имя премьер-министра Испании Хираля, в распоряжение испанского правительства.
5 августа
На заводе имени Сталина слесаарь Клевечко сказал:
- В годы гражданской войны, когда мы, русские пролетарии, отражали натиск белогвардейцев и интервентов, нам помогали пролетарии Запада. Наш священный долг - помочь теперь морально и материально испанским братьям, героически отстаивающим свою свободу. Я предлагаю отчислить в пользу испанского народа полпроцента от месячного заработка и послать пламенный привет тем, кто сейчас с оружием в руках борется с фашистами.
За шесть дней рабочие собры в помощь испанским борцам за Республику дали сумму 12 милллионов 145 тысяч рублей. От имени ВЦСПС Шверник перевел эту сумму во франках, то есть 36 миллионов 435 тысяч франков, на имя премьер-министра Испании Хираля, в распоряжение испанского правительства.
среда, 6 февраля 2008 г.
Хемингуэй. Хорошее кафе в селении St.-Michel
{ Лирическое отступление }
Эрнест Хемингуэй
A Good Cafe' on the Place St.-Michel
Хорошее кафе в селении St.-Michel
Тогда была плохая погода. Придет день, когда осень кончится. Нам придется закрывать окна ночью от дождя и холодного ветра, который будет срывать листья с деревьев на Площади Contrescarpe. Листья ложились, промокшие от дождя, и ветер гнал дождь против большого зеленого автобуса на конечной станции, и кафе Cafe' des Amateurs (Кафе Любителей) было битком набито, и окна были затемнены от жары и дыма внутри. Это было печальное, дурной репутации (evilly run) кафе, где пьяницы квартала собирались вместе, и я держался в отдалении от него из-за запаха грязных тел и кислого (прокисшего) запаха пьянства. Мужчины и женщины, которые часто посещали Ameteurs, оставались пьяными все время, или все время, когда они могли позволить себе это, в основном, из-за вина, которое они покупали по пол-литру или литру. Многие странно называли ape'ritifs, которые рекламировались, но некоторые люди могли позволить себе их, как основу для построения своих винных напитков. Пьяниц-женщин называли poivrottes (*), что означало странные женщины (female rummies).
---
(*) poivre (m) - перец
~et sel - с проседью
Кафе Cafe' des Amateurs было выгребной ямой (сточным колодцем) улицы rue Mouffetard, которое удивительно с трудом заполняло (narrow crowded) базарную улицу, которая вела на площадь Place Contrescarpe. Земные уборные (с сидением на корточках) (squat toilets) старых многоквартирных домов, один рядом с лестницей на каждом этаже с двумя цементными планками возвышения в форме туфель на каждой стороне дыры так, чтобы a locataire (**) не соскальзывал, опустошалось в выгребные ямы, которые опустошались выкачиванием в повозки-резервуары, которые везла лошадь ночью. В летнее время, при открытых окнах, мы услышали бы выкачивание, и запах был (бы) очень сильным. Повозки-резервуары были покрашены в коричневый и шафрановый цвет и в лунном свете, когда они работали, улица Кардинала Лемони (rue Cardinal Lemoine), по которой их везли повозки с лошадями были похожи на картины Braque. Хотя никто не опорожнял кафе the cafe' des Amateurs, и его желтое объявление сообщало условия и штрафы закона против публичного распития напитков (пьянства) было как засижено мухами (замарано) и игнорировалось, так как его клиенты были постоянными и плохо пахли.
(**) locataire - жилец (франц.)
Вся печаль города приходила внезапно с первыми холодными дождями зимы, и больше не было вершин (tops) на высоких белых домах, когда вы прогуливались, но только сырая чернота улицы и закрытые двери небольших магазинов, продавцов травами, стационарных магазинов и магазинов, продающих газеты, повивальная бабка - второй класс - и отель, где умер Verlaine, где у меня была комната на верхнем этаже (top floor), где я работал.
Было шесть или восемь маршей до верхнего этажа, и было очень холодно, и я знал, сколько будет стоить связка маленьких веточек, трех завязанных проволокой пакетов коротких, длиной в половину карандаша кусочков лучинок сосны, для того, чтобы разжечь огонь из веток, и потом связка наполовину высушенных отрезков твердого дерева, которые я должен купить, чтобы сделать огонь, который обогреет -комнату. Итак, я шел на дальний край улицы, чтобы поднять глаза на крышу в дождь и посмотреть, есть ли какие-нибудь трубы (? if any climneys were going), и как идет дым. Дыма не было, и я думал о том, как трубы будут холодными, и может не быть тяги, и комната, возможно, наполнится дымом, и топливо тратится зря, а на него ушли деньги, и я шел в дождь. Я шел вниз мимо Lycee'e Henri Quatre, и древней церковь St.-E'tienne-du-Mont и незащищенного от ветра Place du Panthe'on и зашел (cut in) в полевую палатку справа и, наконец, вышел на подветренную сторону бульвара Boulevard St.-Germain до тех пор, пока я пришел в хорошее кафе, которое я знал на (площади) Place St.-Michel.
Это было милое кафе, теплое, и чистое, и дружески расположенное, и я повесил свой старый непромокаемый плащ на вешалкку (стойку) для пальто, чтобы высох, и положил свою поношенную, потрепанную погодой шляпу на вешалку над скамьей и заказад кофе с молоком (cafe' au lait). Официант принес его и я вынул записную книжку из кармана пальто и карандаш и начал писать. Я писал о поезде (подъеме) в Мичиган (about up in Michigan), и так как был ветренный, холодный, гонимый ветром день, такого типа день был в рассказе. Я уже видел, как конец осени пришел через мальчишество, юное и молодое становление мужчины, и в одном месте вы могли писать об этом лучше, чем в другом. Это называлось переселение самого себя (transplanting yourself), я думал, и это могло быть для людей, как для других видов растущих предметов. Но в рассказе мальчики пили, это вызвало у меня жажду, и я заказал ром St. James. Это имело великолепный вкус в холодный день, и я продолжал писать, чувствуя себя очень хорошо, и чувствуя, как хороший ром Martinque согревает меня через все тело и мою душу.
В кафе пришла девушка и села за столик около окна. Она была очень хорошенькая со свежим лицом, как вновь отчеканенная монета, если бы монеты чеканили в гладком мясе со свежей от дождя кожей, и ее волосы были черные, как крыло вороны, ровно острижены и по диагонали шли по ее щеке.
Я смотрел на нее, и она мешала мне и делала меня очень возбужденным. Я желал, чтобы я мог поместить ее в рассказ или куда угодно, но она уселась так, что она могла наблюдать улицу и вход, и я знал, что кого-то ждет. Поэтому я упорно продолжал писать.
Рассказ писался сам, и у меня было трудное время поддерживая это. Я заказал еще ром St. James и я наблюдал девушку, всякий раз, когда я поднимал глаза, или точил карандаш точилкой для карандашей, при этом стружки скручивались в блюдце под моим напитком.
Я увидел тебя, красота, и ты принадлежишь мне, кого бы ты ни ждала, и я никогда не увижу тебя снова, думал я. Ты принадлежишь мне, и весь Париж принадлежит мне, и я принадлежу этой записной книжке и этому карандашу.
Потом я вернулся к написанию рассказа, и я вошел далеко в рассказ и потерялся в нем. Я писал его сейчас, и он не писался сам, и я не поднимал глаза, и ничего не знал о времени, и не думал, где я, и не заказывал больше рома St. James. Я устал от рома St. James, не думая о нем. Затем рассказ был закончен, и я был очень уставшим. Я прочитал последний абзац и потом поднял глаза на девушку, а она ушла. Я надеялся, что она ушл с хорошим человеком, думал я. Но я чувствовал печаль.
Я закрыл рассказ в записной книжке и положил в свой внутренний карман, и попросил официанта дюжину portugaises и полграфина сухого белого вина thay had there. После написания рассказа я всегда был опустошенным, и как печальным, так и счастливым, как будто бы я добился любви, и я был уверен, что это очень хороший рассказ, хотя я не знал, насколько он хорош, пока я не прочитал его через день.
Пока я ел устрицы с сильным вкусом моря, и их слабый металлический вкус, который смывало холодной белое вино, оставляя только вкус моря и сочную мякоть, и пока я пил их холодную жидкость из каждой раковины и смывал ее хрустящим вкусом вина, я терял ощущение пустоты и начал чувствовать себя счастливым и делать планы.
Теперь, когда пришла плохая погода, мы могли на время покинуть Париж в место, гле этот дождь будет снегом, пришедшим вниз через сосны и покрывающим дорогу и высокие склоны гор, и на высоте, где мы будем слышать, как он скрипит, когда мы идем домой ночью. Ниже Les Avants было шале (*), где был великолепный пансион, и где мы будем вместе, и у нас будут наши книги, и ночью мы бы будем ы тепле в кровати вместе с открытыми окнами и яркими звездами. Вот куда мы могли поехать. Путешествие третьим классом было не дорого. Пансион стоит очень ненамного больше, чем мы тратим в Париже.
Я откажусь от комнаты в отеле, где я писал, и где была только арендная плата (rent) of 74 rue (улица), которая была номинальной. Я писал работы по журналистике для Торонто (Toronto), и за нее были чеки. Я мог писать это где угодно при любых обстоятельствах, и мы имели деньги для того, чтобы сделать путешествие.
Может быть, вдали от Парижа, я смогу писать о Париже, как в Париже я мог писать о Мичигане.. Я не знл, что было слишком рано для этого, потому что я не знал Париж достаточно хорошо. Но это было так, как , возможно, решено (получено с усилием) (But that was how it worked out eventually). В любом случае мы поедем, если захочет моя жена, и я кончил устрицы и вино оплатил счет в кафе и пошел обратно вверх к Montagen Ste. Genevie'eve через дождь, который был погодой, а не чем-то, что изменило вашу жизнь, в квартиру на вершине холма.
"Я думаю, это будет прекрасно, Tatie", - сказала моя жена. У нее было нежно сформированное (слепленное) лицо и ее глаза и улыбка освещали все решения, как будто это были богатые подарки. "Когда мы должны уехать?"
"Как только ты захочешь".
"Ох, я хочу прямо сейчас. Ты не знаешь?"
"Может быть, будет хорошо и ясно, когда мы вернемся обратно. Может быть очень хорошо, когда ясно и холодно."
"Я уверена, будет", - сказала она. "Weren't you good to think of going, too."
---
(*) chale - шале, сельский домик (в Швейцарии), (2) дача в швейцарском стиле; (3) уличная уборная
Эрнест Хемингуэй
A Good Cafe' on the Place St.-Michel
Хорошее кафе в селении St.-Michel
Тогда была плохая погода. Придет день, когда осень кончится. Нам придется закрывать окна ночью от дождя и холодного ветра, который будет срывать листья с деревьев на Площади Contrescarpe. Листья ложились, промокшие от дождя, и ветер гнал дождь против большого зеленого автобуса на конечной станции, и кафе Cafe' des Amateurs (Кафе Любителей) было битком набито, и окна были затемнены от жары и дыма внутри. Это было печальное, дурной репутации (evilly run) кафе, где пьяницы квартала собирались вместе, и я держался в отдалении от него из-за запаха грязных тел и кислого (прокисшего) запаха пьянства. Мужчины и женщины, которые часто посещали Ameteurs, оставались пьяными все время, или все время, когда они могли позволить себе это, в основном, из-за вина, которое они покупали по пол-литру или литру. Многие странно называли ape'ritifs, которые рекламировались, но некоторые люди могли позволить себе их, как основу для построения своих винных напитков. Пьяниц-женщин называли poivrottes (*), что означало странные женщины (female rummies).
---
(*) poivre (m) - перец
~et sel - с проседью
Кафе Cafe' des Amateurs было выгребной ямой (сточным колодцем) улицы rue Mouffetard, которое удивительно с трудом заполняло (narrow crowded) базарную улицу, которая вела на площадь Place Contrescarpe. Земные уборные (с сидением на корточках) (squat toilets) старых многоквартирных домов, один рядом с лестницей на каждом этаже с двумя цементными планками возвышения в форме туфель на каждой стороне дыры так, чтобы a locataire (**) не соскальзывал, опустошалось в выгребные ямы, которые опустошались выкачиванием в повозки-резервуары, которые везла лошадь ночью. В летнее время, при открытых окнах, мы услышали бы выкачивание, и запах был (бы) очень сильным. Повозки-резервуары были покрашены в коричневый и шафрановый цвет и в лунном свете, когда они работали, улица Кардинала Лемони (rue Cardinal Lemoine), по которой их везли повозки с лошадями были похожи на картины Braque. Хотя никто не опорожнял кафе the cafe' des Amateurs, и его желтое объявление сообщало условия и штрафы закона против публичного распития напитков (пьянства) было как засижено мухами (замарано) и игнорировалось, так как его клиенты были постоянными и плохо пахли.
(**) locataire - жилец (франц.)
Вся печаль города приходила внезапно с первыми холодными дождями зимы, и больше не было вершин (tops) на высоких белых домах, когда вы прогуливались, но только сырая чернота улицы и закрытые двери небольших магазинов, продавцов травами, стационарных магазинов и магазинов, продающих газеты, повивальная бабка - второй класс - и отель, где умер Verlaine, где у меня была комната на верхнем этаже (top floor), где я работал.
Было шесть или восемь маршей до верхнего этажа, и было очень холодно, и я знал, сколько будет стоить связка маленьких веточек, трех завязанных проволокой пакетов коротких, длиной в половину карандаша кусочков лучинок сосны, для того, чтобы разжечь огонь из веток, и потом связка наполовину высушенных отрезков твердого дерева, которые я должен купить, чтобы сделать огонь, который обогреет -комнату. Итак, я шел на дальний край улицы, чтобы поднять глаза на крышу в дождь и посмотреть, есть ли какие-нибудь трубы (? if any climneys were going), и как идет дым. Дыма не было, и я думал о том, как трубы будут холодными, и может не быть тяги, и комната, возможно, наполнится дымом, и топливо тратится зря, а на него ушли деньги, и я шел в дождь. Я шел вниз мимо Lycee'e Henri Quatre, и древней церковь St.-E'tienne-du-Mont и незащищенного от ветра Place du Panthe'on и зашел (cut in) в полевую палатку справа и, наконец, вышел на подветренную сторону бульвара Boulevard St.-Germain до тех пор, пока я пришел в хорошее кафе, которое я знал на (площади) Place St.-Michel.
Это было милое кафе, теплое, и чистое, и дружески расположенное, и я повесил свой старый непромокаемый плащ на вешалкку (стойку) для пальто, чтобы высох, и положил свою поношенную, потрепанную погодой шляпу на вешалку над скамьей и заказад кофе с молоком (cafe' au lait). Официант принес его и я вынул записную книжку из кармана пальто и карандаш и начал писать. Я писал о поезде (подъеме) в Мичиган (about up in Michigan), и так как был ветренный, холодный, гонимый ветром день, такого типа день был в рассказе. Я уже видел, как конец осени пришел через мальчишество, юное и молодое становление мужчины, и в одном месте вы могли писать об этом лучше, чем в другом. Это называлось переселение самого себя (transplanting yourself), я думал, и это могло быть для людей, как для других видов растущих предметов. Но в рассказе мальчики пили, это вызвало у меня жажду, и я заказал ром St. James. Это имело великолепный вкус в холодный день, и я продолжал писать, чувствуя себя очень хорошо, и чувствуя, как хороший ром Martinque согревает меня через все тело и мою душу.
В кафе пришла девушка и села за столик около окна. Она была очень хорошенькая со свежим лицом, как вновь отчеканенная монета, если бы монеты чеканили в гладком мясе со свежей от дождя кожей, и ее волосы были черные, как крыло вороны, ровно острижены и по диагонали шли по ее щеке.
Я смотрел на нее, и она мешала мне и делала меня очень возбужденным. Я желал, чтобы я мог поместить ее в рассказ или куда угодно, но она уселась так, что она могла наблюдать улицу и вход, и я знал, что кого-то ждет. Поэтому я упорно продолжал писать.
Рассказ писался сам, и у меня было трудное время поддерживая это. Я заказал еще ром St. James и я наблюдал девушку, всякий раз, когда я поднимал глаза, или точил карандаш точилкой для карандашей, при этом стружки скручивались в блюдце под моим напитком.
Я увидел тебя, красота, и ты принадлежишь мне, кого бы ты ни ждала, и я никогда не увижу тебя снова, думал я. Ты принадлежишь мне, и весь Париж принадлежит мне, и я принадлежу этой записной книжке и этому карандашу.
Потом я вернулся к написанию рассказа, и я вошел далеко в рассказ и потерялся в нем. Я писал его сейчас, и он не писался сам, и я не поднимал глаза, и ничего не знал о времени, и не думал, где я, и не заказывал больше рома St. James. Я устал от рома St. James, не думая о нем. Затем рассказ был закончен, и я был очень уставшим. Я прочитал последний абзац и потом поднял глаза на девушку, а она ушла. Я надеялся, что она ушл с хорошим человеком, думал я. Но я чувствовал печаль.
Я закрыл рассказ в записной книжке и положил в свой внутренний карман, и попросил официанта дюжину portugaises и полграфина сухого белого вина thay had there. После написания рассказа я всегда был опустошенным, и как печальным, так и счастливым, как будто бы я добился любви, и я был уверен, что это очень хороший рассказ, хотя я не знал, насколько он хорош, пока я не прочитал его через день.
Пока я ел устрицы с сильным вкусом моря, и их слабый металлический вкус, который смывало холодной белое вино, оставляя только вкус моря и сочную мякоть, и пока я пил их холодную жидкость из каждой раковины и смывал ее хрустящим вкусом вина, я терял ощущение пустоты и начал чувствовать себя счастливым и делать планы.
Теперь, когда пришла плохая погода, мы могли на время покинуть Париж в место, гле этот дождь будет снегом, пришедшим вниз через сосны и покрывающим дорогу и высокие склоны гор, и на высоте, где мы будем слышать, как он скрипит, когда мы идем домой ночью. Ниже Les Avants было шале (*), где был великолепный пансион, и где мы будем вместе, и у нас будут наши книги, и ночью мы бы будем ы тепле в кровати вместе с открытыми окнами и яркими звездами. Вот куда мы могли поехать. Путешествие третьим классом было не дорого. Пансион стоит очень ненамного больше, чем мы тратим в Париже.
Я откажусь от комнаты в отеле, где я писал, и где была только арендная плата (rent) of 74 rue (улица), которая была номинальной. Я писал работы по журналистике для Торонто (Toronto), и за нее были чеки. Я мог писать это где угодно при любых обстоятельствах, и мы имели деньги для того, чтобы сделать путешествие.
Может быть, вдали от Парижа, я смогу писать о Париже, как в Париже я мог писать о Мичигане.. Я не знл, что было слишком рано для этого, потому что я не знал Париж достаточно хорошо. Но это было так, как , возможно, решено (получено с усилием) (But that was how it worked out eventually). В любом случае мы поедем, если захочет моя жена, и я кончил устрицы и вино оплатил счет в кафе и пошел обратно вверх к Montagen Ste. Genevie'eve через дождь, который был погодой, а не чем-то, что изменило вашу жизнь, в квартиру на вершине холма.
"Я думаю, это будет прекрасно, Tatie", - сказала моя жена. У нее было нежно сформированное (слепленное) лицо и ее глаза и улыбка освещали все решения, как будто это были богатые подарки. "Когда мы должны уехать?"
"Как только ты захочешь".
"Ох, я хочу прямо сейчас. Ты не знаешь?"
"Может быть, будет хорошо и ясно, когда мы вернемся обратно. Может быть очень хорошо, когда ясно и холодно."
"Я уверена, будет", - сказала она. "Weren't you good to think of going, too."
---
(*) chale - шале, сельский домик (в Швейцарии), (2) дача в швейцарском стиле; (3) уличная уборная
Марианне Ланге-Вайнерт. Девичьи годы. Отрывки
Отрывки из книги "Девичьи годы"
Марианна Ланге-Вайнерт
ДЕВИЧЬИ ГОДЫ
Москва - Ленинград , Издательство "ПРОСВЕЩЕНИЕ", 1966. - 104 с.
на немецком языке -
Смотри http://TanyaMaryasina.newmail.ru
Marianne Lange-Weinert
MÄDCHENJAHRE
= = = =
ДЕНЬ, БОГАТЫЙ СОБЫТИЯМИ
"Если бы только она меня сегодня не спросила", - шепчет мне моя соседка по парте Вера. Но Инна Павловна, учительница истории, начинает объяснять новый материал. Я достаю из портфеля книгу. В некоторые дни я очень устаю на уроках. Тогда я не могу внимательно слушать и незаметно читаю немецкую книгу. Сегодня это роман: Lion Feuchtwanger "Die haSliche Herzogin" (1).
Я читаю свою книгу так, чтобы можно было ее быстро спрятать, когда подходит учительница. Вдруг у меня возникает чувство, что кто-то смотрит на меня. Видимо, это мальчик, который сидит на последней парте (*). У него длинные волосы, он ходит в коричневой бархатной куртке и он выглядит, как артист (художник). Он тоже рисует картинки в своей тетради или смотрит в окно. Странный мальчик, - думаю я и пробую читать дальше. При этом я горжусь, что мальчик мной интересуется. Учительница объясняет и объясняет, но вдруг открывает журнал и изучает фамилии школьников. Вера опять очень боится. Я тоже начинаю очень беспокоиться.
"Я совсем забыла, что некоторых я еще не спрашивала", - говорит Инна Павловна и осматривает класс. "Никитин, пожалуйста к доске".
Никитин - мальчик с последней парты. Часто он отказывается отвечать на вопросы учителя. Он принимает небольшое участие в жизни школы и класса и у него почти всегда грустное лицо.
"Я не готов к уроку", - говорит он сегодня тоже и остается сидеть. Он не проявляет никакого интереса к учебе. При этом он так интересуется жизнью в стране и в мире.
Из его школьного портфеля утром торчат новые газеты. Он также сам решил рассказать в классе о том, что происходит в Испании (1).
Он делает это три раза в неделю. Если бы он только знал, что мой папа тоже скоро поедет в Испанию! Я гордо смотрю на Колю, но от этой мысли мне грустно.
"Weinert, Marinanne", - вызывает в этот момент учительница. Я встаю со своего места и иду к доске. Я каждый день до позднего вечера занимаюсь уроками. Но мне всегда так трудно отвечать на вопросы на чужом (иностранном) языке, особенно, по анатомии, физике или истории.
"Характеруй мне, пожалуйста, двадцатую империю (Kaiserreich) во Франции".
В классе становится совсем тихо. Все считают интересным языковые упражнения иностранки (4) Я отвечаю на вопрос и при этом подбираю слова. Как всегда, мне неловко быть в центре внимания.
"Хорошо, это ты знаешь", - говорит учительница. "Но теперь расскажи мне еще, пожалуйста, как Карл Маркс звал Парижских коммунаров?"
Да, как же? Ах, да. Он звал их "атакующие небеса" (Himmel Sturmen). Но как это сказать по-русски? Я беспомощно смотрю на учительницу истории и молчу.
"Жаль, что ты это не знаешь", - говорит она, - "Я хотела поставить тебе "Пять".
"Но я знаю это", - отвечаю я взволнованно", - но только я не могу сказать".
Инна Павловна снова смотрит на меня. В классе становится неспокойно. Несколько школьников пытаются показать мне руками, что означают "Атакующие небеса".
Маленькая Саша на первой парте поднимает обе руки к небу.
Лилька тоже показывает мне своими голубыми глазами на небо.
Ах, милые друзья, я знаю ответ, только я не могу сказать. Здесь мне не поможет ваша дружба!
Печальная, я сажучь обратно на свое место. "Все не так плохо", - говорит моя соседка по парте Вера, и Лилька тоже смотрит на меня и улыбается мне: "Ничего!"
"Инна Павловна!", - неожиданно встает с последней парты Коля Никитин. "Я считаю неправильным, что Вы поставили Марианне плохую оценку. Она не ответила на вопрос, потому что она еще не говорит хорошо по-русски".
"Ах, сиди, нашелся рыцарь", - говорит учительница и подходит к мальчику. "Может быть, ты дашь мне ответ на этот вопрос?"
"Маркс назвал коммунаров Атакующими небесами", - сразу отвечает он и его лицо опять принимает упрямое выражение.
Инна Павловна возвращается к доске. Мы видим, что она еще не решила, что она должна делать. Она еще молодая и работает только два года.
"Вы тоже так думаете?", - неожиданно спрашивает она весь класс.
"Спросите Марианну еще раз, тогда она, может быть, получит лучшую оценку", - говорит одна девочка. "Да, так Вы поступите правильно", - кричат также другие школьники, и Инна Павловна тоже довольна. Она начинает объяснять дальше.
"Это первый раз, когда Коля Никитин захотел защитить девочку в классе. Определенно, он выступил в твою защиту охотно", - поддразнивает меня Лилька после уроков. "Пожалуй, он тебе не очень сильно нравится, не так ли?"
"Тише, вот он идет", Лилька дает мне руку и исчезает за углом.
Так Коля проводил меня в этот день до дома.
Когда я вошла в комнату к папе, я заметила, что он обеспокоен. Он курит сигарету и смотрит в окно.
Я сажусь на диван и ничего не говорю. Мне всегда приходится думать о Коле: мы хотим в воскресенье совершить прогулку. Теперь в комнату входит тетя Li.
У нее красные глаза, она, наверное, плакала. Что же могло здесь произойти, думаю я, но пытаюсь говорить о чем-то другом: "Я сегодня по истории все знала, но не знала по-русски "Himmelstirmer", - говорю я. "Может быть, я не получила четверки по истории". У меня такое чувство, что меня никто не слышит.
"Это глупо", - папа мельком взглядывает на меня. - "Но важно, что ты сама хорошо знаешь предмет". Он открывает свой письменный стол и ищет там бумаги.
"Но учительница будет спрашивать меня еще раз", - говорю я с краснею от мысли от Колиной помощи.
"Маруся дома? Я же должна помочь ей с уроками."
По нашему совету, Маруся учится в вечерней школе.
Я уже хочу идти к ней, в этот момент папа зовет, чтобы я вернулась:
"Подожди здесь, Marianne, я хочу тебе что-то сказать:"
"Да, что?" - спрашиваю я, но в следующий момент я знаю, что он мне скажет...
"Да, дочка. Твой старый отец опять едет в далекую поездку. Ах, если бы я мог взять вас обеих с собой! Но, к сожалению, это невозможно."
Я долго не могу заснуть в этот вечер. Мысль об отце очень печалит меня, но потом я вижу перед собой Колю и чувствую большую радость
------
(1) Лион Фейхвангер. "Безобразная герцогиня".
Lion Feuchtwanger (Лион Фейхвангер) - известный писатель антифашист
(*) на последней парте - "на камчатке", "на галерке"
(3) die Ereignisse in Spanien - В 1936 году в Испании победил Народный фронт, а 18 июля этого же года при поддержке империалистов Англии, Франции и США вспыхнул фашистский мятеж генерала Франко, организованный гитлеровской Германией и фашистской Италией. Испанский народ героически отстаивал республику, Советский Союз, а также демократические силы других стран помогали испанскому народу бороться с фашизмом. Многие немецкие антифашисты принимали активное участие в героичской борьбе испанского народа.
(4) Alle finden Interesse an der Zundenakrobatik eines Auslanders. - Всем интересно послушать, как иностранка ломает язык.
===
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
"Ты слышала последние известия? Снова сильно бомбили Барселону (1)". Тетя Li села ко мне на диван. "Я не понимаю, папа ведь, определенно, помнит про твой день рождения. Почему только нет почты?"
"Скоро придет", - пытаюсь спокойно ответить я.
"Посмотри-ка, здесь одна маленькая фотография, это папа прислал нам из Испании в прошлом году".
Тетя Li смотрит на фотографию. "Ах, посмотри, здесь стоит Kisch (*). Ты еще помнишь его? Здесь, на снимке, он выглядит совсем чужим".
"Конечно! Ты помнишь, что мы встречали его и в Париже?"
"Ах, да, верно". Тетя Li снова смотрит на снимок.
Тут в дверь позвонили. "Может быть, это письмо от папы. В это время всегда приходит почта". Я вскакиваю и выбегаю из комнаты. Но снаружи никого нет. Я хочу опять закрыть дверь, но вижу, на полу под ногами маленький букет цветов.
"Я же не говорила ему, что сегодня мой день рождения", - думаю я. Может быть, это Лилька сказала?
"Marianne!", - зовет тетя Li из комнаты. "Пришла почта?"
"Нет, нечто другое". Я показываю ей цветы.
"Это очень мило со стороны Коли", - говорит тетя Li, но я вижу, то она разочарована. В этот момент снова звонят. "Для вас почта из Испании", - говорит почтальон. Она приветливо отдает честь и уходит".
"Моя любимая дочка!, - читаю я, быстро вскрыв конверт. - "Неизвестно, сколько недель нужно для того, чтобы доставить почту с фронта в Москву. Поэтому пишу тебе сегодня, я хотел бы, чтобы это письмо пришло к твоему дню рождения. Моя дорогая девочка, тебе теперь 16 лет, и мои поздравления придут к тебе с земли крови и разрушений.
Мои товарищи гордятся, что они борются за лучшую жизнь в мире. В этой войне в первый раз в истории искреннее интернациональное товарищество показало такую силу. Твой немолодой отец тоже снова стал солдатом. Я чувствую, что сейчас мое место на фронте, а не за письменным столом. Можетт быть, позднее я напишу об этом большом впечатлении и в стихах.
К сожалению, в письмах с фронта ничего не расскажешь. Это такое большое чувство, что я даже не знаю, с чего начать.
Я каждый день думаю о тебе и о нашей радушной московской родине. Скоро придет время, когда я смогу обнять тебя.
Оставайся веселой и храброй.
Твой отец
Aragon-Front (*), 1 сентября 1937 г.
-------------------------------------------
(*) Egon Erwin Kisch (1885 - 1948) - писатель, антифашист
---
(1) Barcelona - Барселона, город в Испании, за который велись ожесточенные бои
(*) Aragon-Front - Арагонский фронт
===
СНОВА ВМЕСТЕ
Сегодня я, больная, лежу в постели. На улице холодно. В квартире тихо. Тети Li нет дома. Маруся сидит за моим маленьким письменным столом и пишет в своей тетради.
"Ну вот уже пришла весна, а папа еще не вернулся", - говорю я грустно.- "Его нет дома уже почти два года. Сейчас он во французском концентрационном лагере. А когда французы выдадут его правительству Гитлера? (*)"
"Не беспокойся", - говорит Маруся. "Он уже скоро приедет. Однажды позвонят в дверь, и там за дверью будет стоять Эрих Павлович. Вот будет радость! Она улыбается от этих мыслей и сразу же начинает дальше работать. На столе рядом с ней лежат последние номера газеты "Правда".
"Не звонят? Кто придет к нам так поздно и в такую погоду? Или у мамы нет с собой ключа?"
"Я не слышала. У Елизаветы Карловны ключ с собой", - отвечает Маруся. Но теперь мы обе слышим длинные звонки. Маруся встает и идет открывать. Я слышу, как она открывает дверь. Там ... не может быть! Я вскакиваю с кровати и бегу к двери. Около шеи у меня чувствуется биение пульса. И как я бросаюсь из комнаты и уже оказываюсь в руках моего любимого, хорошего отца.
От счастья мы сначала не можем говорить ни слова. Но когда папа, наконец, освобождает меня из своих объятий, я вижу, что волосы у него стали седые.
Маруся стоит в коридоре и плачет. "Ах, какая радость будет для Елизаветы Карловны, когда она придет домой", - повторяет она и вытирает слезы. Но тетя Li еще не знает своего счастья, потому что папа будет ждать теперь два часа у моей кровати, а ее все еще нет! Маруся что-то готовит ему на кухне.
Она оставляет лежать на моем письменном столе открытую тетрадь, чтобы папа мог ее видеть. Он действительно берет ее и говорит: "Это уже очень сильно привлекает внимание".
"А как у тебя дела в школе, дочка, справишься ли ты с выпускными экзаменами? А ты все еще хочешь изучать французкий язык?" Он внимательно смотрит на меня своими ясными глазами. "Не стоит ли тебе лучше получить специализацию по немецкой или русской литературе?"
"Но мне так нравится французская классика. В институте нужно также изучать испанский язык, и ты сможешь мне помочь. Скажи-ка, папа, почему ты не написал, что долго болел?"
"Потому что ты будешь беспокоиться". Он идет к окну, но в темноте ничего не видно. "Где только мама? Она ведь уже должна быть дома?"
Я вынуждена улыбнуться. Понятно, что сегодня папа ждет тетю Li. Когда она пришла только через полчаса, он уже не мог больше работать, встревоженно и беспокойно стоял около окна и смотрел на улицу.
"За эти два года Москва стала другой, построены большие продовольственные магазины", - говорит папа, стоя у окна. "И люди одеты гораздо лучше, чем раньше".
"Меня скоро примут в комсомол", - говорю я после долгого молчания, чтобы порадовать его.
Папа с нежностью смотрит на меня и берет меня за руку. Теперь я могу гордиться своей дочерью".
-------
(*) der Hitler Hitlerregierung ausliefern - выдадут правительству Гитлера
===
DEUTSCH
EIN EREIGNSREICHER RAG
"Wenn sie mich nur heute nicht fragt", flüstert mir meine Banknachbarin Vera. Ina Pawlowna, die Geschichtslehrerin, beginnt aber den neuen Stoff zu erklären. Ich hole ein Buch aus der Tasche. An manchen Tagen werde ich in den Stunden sehr müde. Dann kann ich aufmerksam zuhören und lese unbemerkt ein deutsches Buch. Heute ist es der Roman "Die häßliche Herzogin" von Lion Feuchtwanger (1), den ich sehr gern lese.
Ich lege mein Buch so, daß ich es schnell verstecken kann, wenn die Lehrerin kommt. Plötzlich habe ich das Gefühl, daß mich jemand anschaut. Das ist wohl der Junge, der auf der letzten Bank sitzt. Er hat langes Haar, trägt eine braune Samtjacke und sieht wie ein Künstler aus. Er malt auch Bilderchen in seine Helfe oder sieht zum Fenster hinaus. Ein seltsamer Junge, denke ich und versuche weiterzulesen. Dabei bin ich stolz, daß sich ein Junge für mich interessiert. Die Lehrerin erzählt und erzählt, aber plötzlich öffnet sie das Klassenbuch und studiert die Namen der Schüler. Vera hat wieder große Angst. Ich werde auch unruhig.
"Ich habe ganz vergessen, daß ich einige noch nicht gefragt habe", sagt Ina Pawliwna und sieht die Klasse an. "Nikitin, bitte zur Tafel."
Nikitin ist der Junge auf der letzten Bank. Oft weigert er sich, auf die Fragen der Lehrer zu antworten. Er nimmt am Schul- und Klassenleben wenig teil und hat fast immer ein trauriges Gesicht.
"Ich habe mich zur Stunde nicht vorbereitet", sagt er auch heute und bleibt sitzen. Für das Lernen zeigt er kein Interesse. Dabei interessiert er sich so sehr für das Leben im Lande und draußen in der Welt. Aus seiner Schultasche schauen morgens die neuesten Zeitungen heraus. Auch hat er selbst gewollt, über die Ereignisse in Spanien (2) vor der Klasse zu erzählen. Er tut das dreimal in der Woche. Wenn er wüßte, daß mein Papa auch bald nach Spanien gehen wird! Ich sehe stolz auf Kolja, werde aber bei diesem Gedanken traurig.
"Weinert, Marianna", ruft da die Lehrerin.
Ich stehe von meinem Platz auf und gehe nach vorn. Ich mache jeden Tag bis spätabends Schularbeiten. Doch ist mir immer sehr schwer, in der fremden Sprache zu antworten, besonders in der Anatomie, Physik oder Geschichte.
"Charakterisiere uns bitte das zweite Kaiserreich in Frankreich."
In der Klasse ist es ganz still geworden. Alle finden Interesse an der Zungenakrobatik eines Ausländers. Ich antworte auf die Frage und suche dabei nach Worten. Wie immer schäme ich mich, so im Zentrum des Interesses zu stehen.
"Es ist gut, du weißt es", sagt die Lehrerin. "Nun sag mir aber bitte noch, wie hat Karl Marx die Pariser Kommunarden genannt ?"
Ja, wie denn ? Ach richtig... Himmelstürmer hat er sie genannt. Aber wie sagt man das auf russisch ? Ich sehe die Geschichtslehrerin hilflos an und schweige.
"Schade, daß du das nicht weißt", sagt sie, "sagt sie, "ich wollte dir eine Fünf geben."
"Doch, ich weiß es", antworte ich aufgeregt, "ich kann es nur nicht sagen."
Ina Pawlowna sieht mich wieder an. In der Klasse ist es unruhig geworden. Einige Schüler versuchen mir mit den Händen zu zeigen, was "Himmelstürmer" bedeutet.
Der kleine Sascha auf der ersten Bank hebt beide Arme zum Himmel.
Lilka zeigt mit ihren blauen Augen auch auf den Himmel.
Ach, gute Freunde, ich weiß die Antwort doch, ich kann es nur nicht sagen. Da hilft mir eure Freundschaft nicht!
Traurig setze ich mich auf meinen Platz zurück. "Alles ist nicht so schlimm", sagt meine Nachbarin Vera, und auch Lilka sieht um und lächelt mir zu: "Nitschewo!"
"Ina Pawlowna!" steht plötzlich von der letzten Bank Kolja Nikitin auf. "Ich finde es nicht richtig, daß Sie Marianna eine schlechtere Zensur geben. Sie hat auf Ihre Frage nicht antwortet, weil sie noch nicht so gut Russisch spricht."
"Ach, sieh mal, es hat sich ein Ritter gefunden", sagt die Lehrerin und nähert sich dem Jungen. "Gibst du mir vielleicht diese Antwort ?"
"Himmelstürmer hat Marx die Kommunarden genannt", antwortet er gleich er gleich und hat schon wieder einen trotzigen Ausdruck im Gesicht.
Ina Pawlowna geht zum Tisch zurück. Wir sehen, daß sie noch nicht beschlossen hat, was sie tun soll. Sie ist noch jung und arbeitet nur zwei Jahre.
"Glaubt ihr es auch so ?" fragt sie unerwartet die ganze Klasse.
"Fragen Sie Marianna noch einmal. Dann wird sie wohl eine bessere Zensur bekommen", sagt ein Mädchen. "Ja, so werden Sie es richtig machen", rufen auch andere Schüler, und Ina Pawlowna ist auch froh. Sie beginnt weiter zu erzählen.
"Es ist das erste Mal, daß Kolja Nikitin ein Mädchen in der Klasse beschützen wollte. Er hat dich bestimmt gern", neckt mich Lilka nach der Schule. "Ein wenig gefällt er dir wohl auch, nicht wahr ?"
"Sei still, da steht er." Lilka gibt mir die Hand und verschwindet um die Ecke.
So begleitet mich Kolja an diesem Tage nach Hause.
Als ich zu Papa ins Zimmer komme, bemerke ich, daß er Sorgen hat. Er raucht eine Zigarette und schaut zum Fenster hinaus.
Ich setze mich aufs Sofa und sage nichts. Immer muß ich an Kolja denken: wir wolken am Sonntag einen Spaziergang machen. Jetzt kommt Mutti ins Zimmer.
Ihre Augen sind rot, sie hat wohl geweint. Was konnte denn hier passieren, denke ich, versuche aber von etwas anderem zu sprechen: "In der Geschichte habe ich heute alles gewußt, nur das russische Wort für "Himmelstürmer" nicht", sage ich. "Vielleicht bekomme ich keine Fünf in der Geschichte." Ich habe das Gefühl, daß mir niemand zuhört.
"Das ist dumm", Papa schaut mich kurz an. "Wichtig ist aber, daß du den Stoff gut kennst. "Er öffnet seinen Schreibtisch und sucht dort nach den Papieren
"Die Lehrerin will mich aber noch einmal fragen", sage ich und werde ganz rot bei dem Gedanken an Koljas Hilfe. "Ist Marussja zu Hause ?" Ich muß ihr doch bei den Schularbeiten helfen."
Auf unseren Rat hin besucht Marussja jetzt eine Abendschule.
Ich will schon zu ihr gehen, da ruft Papa mich zurück: "Warte doch mal, Marianne, ich wollte dir etwas sagen."
"Ja, was ?" frage ich, aber im nächsten Moment weiß ich, was er mit sagen wird...
"Ja, Kind. Dein alter Vater geht wieder auf eine weite Reise. Ach, könnte ich euch beide doch mitnehmen! Aber ich kann es leider nicht."
Lange kann ich an diesem Abend nicht schlafen. Der Gedanke an Vater macht mich tief traurig, dann aber sehe ich Kolja vor mir und fühle große Freude.
----
(1) "Die häßliche Herzogin" von Lion Feuchtwanger; Lion Feuchtwanger ist bekannter deutscher Schriftsteller-Antifaschist
(2) dir Ereignisse in Spanien - Im Jahre 1936 in Spanien hatte begesiegen der Volksfront, und am 18. Juli 1938 brach aus der faschist Putsch von des General Franko, organisierend Hitler Deutschland und fashist Italien bei die Unterstützung von Imperialisten von England, Frankreich und USA. Der Spanien Volk heroisch verteidiget die Republik. Die Unionnder Sozialistischen Sowjetrepubliken (UdSSR) und also demokratische Kräfte der andere Landers half den Spanien Volk kämpfen mit Faschismus. Viele deutsche Antifaschisten teilnehmen aktiv sich an heroisch Kämpf von den Spanien Volk.
===
GEBURSTAG
"Hast du die Nachrichten gehört ? Barcelona (1) hat man wieder stark bombardiert." Mutti setzt sich zu mir auf das Sofa. "Ich ferstehe nicht, an deinen Geburtstag hat Papa doch bestimmt gedacht. Warum kommt nur keine Post ?"
"Sie wird schon kommen", versuche ich ruhig zu antworten.
"Sieh mal, hier ist ein kleines Foto, das er uns im vorigen Jahr aus Spanien geschickt hat."
Mutti schaut sich das Foto an. "Ach, sieh, da steht auch Kisch. Erinnerst du dich noch an ihn ? Hier auf dem Bild sieht er ganz fremd aus."
"Natürlich! Hast du vergessen, daß wir ihn auch in Paris getroffen haben ?"
"Ach, ja, richtig." Mutti schaut wieder auf das Bild.
Da klingelt es an der Wohnungstür. "Vielleicht ein Brief von Papa. Um diese Zeit kommt immer Post." Ich springe auf und laufe aus dem Zimmer. Aber draußen ist niemand. Ich will schon die Tür wieder zumachen, sehe aber auf dem Fußboden einen kleinen Blumenstrsuß.
Ich habe ihm doch nicht gesagt, daß heute mein Geburtstag ich, denke ich. Vielleicht hat es Lilka gesagt ?
"Marianne!" ruft Mutti aus dem Zimmer. Ist Post gekommen ?"
'"Nein, aber etwas anderes." Ich seige ihr den Blumenstrauß.
"Es ihr sehr lieb von Kolja", sagt Mutti, ich sehe aber daß sie ebttäuscht ist. In diesem Moment klingelt es wieder.
"Post für Sie aus Spanien", sagt die Briefträgerin. Sie grüßt freundlich und geht.
"Mein liebes Kind!" lese ich, nachdem ich schnell das Kuvert geöffnet habe. "Man weiß nie, wievel Wochen die Post von der Front bis nach Moskau braucht. Darum schreibe ich Dir heute. Ich möchte, daß Du diesen Brief noch zu Deinem Geburtstag bekommst. Mein teures Kind, Du bist nun sechzehen Jahre alt, und meine Grüße kommen zu Dir aus einem Land von Blut und Zestörung. Meine Kameraden sind stolz, daß sie für die beste Sache der Welt an der Front kämpfen. In diesem Kriege hat sich das erste Mal in der Geschichte die herzliche internatinale Kameradschaft in solcher Kraft gezeigt. Dein alter Vater ist auch wieder Soldat geworden. Ich fühle, daß mein Platz jetzt an der Front ist und nicht am Schreibtisch . Vielleicht werde ich über dieses große Erlebnis auch später in Gedichten schreiben, ich weiß es aber noch nicht. In Briefen kann ich Euch leider von der Front nicht erzählen. Es ist so viel, daß ich sogar nicht weiß, wie ich beginnen soll.
...Ich denke jeden Tag an Euch und unsere freundliche Moskauer Heimat. Bald kommt die Zeit, wo ich Euch wieder umarmen kann.
Bleib lustig und tapfer
Dein Vater
Aragon-Front, den 1.September 1937
------
(1) Barcelona ist der Stadt in Spanien, nach wurdet die. Erbittert Kämpfe.
===
WIEDER ZUSAMMEN
Heute bin ich krank und liege im Bett. Draußen ist es kalt. In der Wohnung ist es still. Mutti ist nicht zu Hause. Marussya sitzt an meinem kleinen Schreibtisch und schreibt in ihrem Heft.
"Nun kommt bald wieder Frühling, und Papa ist noch nicht zurück", sage ich traurig. "Fast zwei Jahre ist er schon nicht zu Hause. Jetzt sitzt er in einem französischen Konzentrationslager. Und wenn ihn die Franzosen der Hitlerregierung ausliefern?"
"Mach dir keine Sorgen", sagt Marussya. "Er wird schon kommen. Eines Tages klingelt es an der Tür, und Erich Pawlowitsch steht draußen . Das wird eine Freude sein!" Sie lächelt bei diesem Gedanken und beginnt gleich wieder zu arbeiten. Neben ihr auf dem Tisch liegen letzten Nummern der Zeitung "Prawda".
"Hat es da nicht geklingelt ? Wer kommt so spät und bei diesem Wetter zu uns ? Oder hat Mutti ihren Schlüssel nicht mit ? "
"Ich habe nichts gehört. Jelizaweta Karlowna hat ihren Schlüssel bei sich", antwortet Marussja. Dovh jetzt hören wir beide ein langes Klingeln. Marussja steht auf und geht öffnen. Ich höre, wie sie die Tür aufmacht. Da, das ist... das kann doch nicht sein! Ich springe aus dem Bett und laufe zur Tür. Mein Herz schlägt bis zum Halse. Und wie ich aus dem Zimmer stürze, liege ich schon in den Armen meines lieben, guten Vaters.
Vor Glück können wir zuerst kein Wort sprechen. Doch als Papa mich endlich aus seiner Umarmung frei läßt, sehe ich, daß seine Haare weiß gewordeh sind.
Marussja steht an der Korridortür und weint. "Ach, was für Freude wird Jelisaweta Karlowna haben, wenn sie nach Hause kommt", wiederholt sie und wischt sich die Tränen ab.
Aber Mutti weiß noch nicht von ihrem Glück, denn Papa wartet nun bald zwei Stunden an meinem Bett, und sie ist immer noch nicht da! Marussja
kocht in der Küche etwas für ihn.
Das Heft ließ sie offen auf meinem Schreibtisch liegen, damit Papa es sehen kann. Er nimmt es wirklich und sagt: "Das steht schon sehr gut aus."
"Und wie geht es dir in der Schule, Kind, wirst du dein Abitur schaffen ? Und wünschst du immer noch, Französisch zu studieren ? Er sieht mich aus seinen hellen Augen aufmerksam an. "Ist es nicht besser, wenn du dich auf die deutsche oder russische Literatur specialisierst ?"
Ich liebe aber so sehr die französischen Klassiker. Im Institut soll man auch die spanische Sprache studieren, und du kannst mir dabei helfen. Sag mal, Papa, warum gast du nicht geschrieben, daß du lange krank gewesen bist?"
"Warum sollte ich euch Sorgen machen." Er geht zum Fernster, aber im Dunkeln kann man nichts sehen. "Wo ist nur Mutti?" Sie mußte doch schon zu Hause sein?"
Ich muß lächeln Heute ist Papas Warten auf Mutti ja verständlich. Aber auch früher ist das auch immer so gewesen. Wenn sie nur eine halbe Stunde später nach Hause kam, konnte er nicht mehr arbeiten, stand unruhig ind sorgenvoll am Fenster und schaute auf die Straße.
"Moscau ist in diesen zwei Jahren anders geworden, es sind größe Lebensmittelgeschäfte entstanden, sagt Papa vom Fernster her. "Auch die Menschen sind viel besser angezogen als früher."
"Man wird mich bald in den Komsomol aufnehmen", sage ich nach langem Schweigen, um ihm eine Freude zu machen.
Papa sieht mich liebevoll an und nimmt meine Hand. "Nun kann ich auf meine Tochter stolz sein."
Марианна Ланге-Вайнерт
ДЕВИЧЬИ ГОДЫ
Москва - Ленинград , Издательство "ПРОСВЕЩЕНИЕ", 1966. - 104 с.
на немецком языке -
Смотри http://TanyaMaryasina.newmail.ru
Marianne Lange-Weinert
MÄDCHENJAHRE
= = = =
ДЕНЬ, БОГАТЫЙ СОБЫТИЯМИ
"Если бы только она меня сегодня не спросила", - шепчет мне моя соседка по парте Вера. Но Инна Павловна, учительница истории, начинает объяснять новый материал. Я достаю из портфеля книгу. В некоторые дни я очень устаю на уроках. Тогда я не могу внимательно слушать и незаметно читаю немецкую книгу. Сегодня это роман: Lion Feuchtwanger "Die haSliche Herzogin" (1).
Я читаю свою книгу так, чтобы можно было ее быстро спрятать, когда подходит учительница. Вдруг у меня возникает чувство, что кто-то смотрит на меня. Видимо, это мальчик, который сидит на последней парте (*). У него длинные волосы, он ходит в коричневой бархатной куртке и он выглядит, как артист (художник). Он тоже рисует картинки в своей тетради или смотрит в окно. Странный мальчик, - думаю я и пробую читать дальше. При этом я горжусь, что мальчик мной интересуется. Учительница объясняет и объясняет, но вдруг открывает журнал и изучает фамилии школьников. Вера опять очень боится. Я тоже начинаю очень беспокоиться.
"Я совсем забыла, что некоторых я еще не спрашивала", - говорит Инна Павловна и осматривает класс. "Никитин, пожалуйста к доске".
Никитин - мальчик с последней парты. Часто он отказывается отвечать на вопросы учителя. Он принимает небольшое участие в жизни школы и класса и у него почти всегда грустное лицо.
"Я не готов к уроку", - говорит он сегодня тоже и остается сидеть. Он не проявляет никакого интереса к учебе. При этом он так интересуется жизнью в стране и в мире.
Из его школьного портфеля утром торчат новые газеты. Он также сам решил рассказать в классе о том, что происходит в Испании (1).
Он делает это три раза в неделю. Если бы он только знал, что мой папа тоже скоро поедет в Испанию! Я гордо смотрю на Колю, но от этой мысли мне грустно.
"Weinert, Marinanne", - вызывает в этот момент учительница. Я встаю со своего места и иду к доске. Я каждый день до позднего вечера занимаюсь уроками. Но мне всегда так трудно отвечать на вопросы на чужом (иностранном) языке, особенно, по анатомии, физике или истории.
"Характеруй мне, пожалуйста, двадцатую империю (Kaiserreich) во Франции".
В классе становится совсем тихо. Все считают интересным языковые упражнения иностранки (4) Я отвечаю на вопрос и при этом подбираю слова. Как всегда, мне неловко быть в центре внимания.
"Хорошо, это ты знаешь", - говорит учительница. "Но теперь расскажи мне еще, пожалуйста, как Карл Маркс звал Парижских коммунаров?"
Да, как же? Ах, да. Он звал их "атакующие небеса" (Himmel Sturmen). Но как это сказать по-русски? Я беспомощно смотрю на учительницу истории и молчу.
"Жаль, что ты это не знаешь", - говорит она, - "Я хотела поставить тебе "Пять".
"Но я знаю это", - отвечаю я взволнованно", - но только я не могу сказать".
Инна Павловна снова смотрит на меня. В классе становится неспокойно. Несколько школьников пытаются показать мне руками, что означают "Атакующие небеса".
Маленькая Саша на первой парте поднимает обе руки к небу.
Лилька тоже показывает мне своими голубыми глазами на небо.
Ах, милые друзья, я знаю ответ, только я не могу сказать. Здесь мне не поможет ваша дружба!
Печальная, я сажучь обратно на свое место. "Все не так плохо", - говорит моя соседка по парте Вера, и Лилька тоже смотрит на меня и улыбается мне: "Ничего!"
"Инна Павловна!", - неожиданно встает с последней парты Коля Никитин. "Я считаю неправильным, что Вы поставили Марианне плохую оценку. Она не ответила на вопрос, потому что она еще не говорит хорошо по-русски".
"Ах, сиди, нашелся рыцарь", - говорит учительница и подходит к мальчику. "Может быть, ты дашь мне ответ на этот вопрос?"
"Маркс назвал коммунаров Атакующими небесами", - сразу отвечает он и его лицо опять принимает упрямое выражение.
Инна Павловна возвращается к доске. Мы видим, что она еще не решила, что она должна делать. Она еще молодая и работает только два года.
"Вы тоже так думаете?", - неожиданно спрашивает она весь класс.
"Спросите Марианну еще раз, тогда она, может быть, получит лучшую оценку", - говорит одна девочка. "Да, так Вы поступите правильно", - кричат также другие школьники, и Инна Павловна тоже довольна. Она начинает объяснять дальше.
"Это первый раз, когда Коля Никитин захотел защитить девочку в классе. Определенно, он выступил в твою защиту охотно", - поддразнивает меня Лилька после уроков. "Пожалуй, он тебе не очень сильно нравится, не так ли?"
"Тише, вот он идет", Лилька дает мне руку и исчезает за углом.
Так Коля проводил меня в этот день до дома.
Когда я вошла в комнату к папе, я заметила, что он обеспокоен. Он курит сигарету и смотрит в окно.
Я сажусь на диван и ничего не говорю. Мне всегда приходится думать о Коле: мы хотим в воскресенье совершить прогулку. Теперь в комнату входит тетя Li.
У нее красные глаза, она, наверное, плакала. Что же могло здесь произойти, думаю я, но пытаюсь говорить о чем-то другом: "Я сегодня по истории все знала, но не знала по-русски "Himmelstirmer", - говорю я. "Может быть, я не получила четверки по истории". У меня такое чувство, что меня никто не слышит.
"Это глупо", - папа мельком взглядывает на меня. - "Но важно, что ты сама хорошо знаешь предмет". Он открывает свой письменный стол и ищет там бумаги.
"Но учительница будет спрашивать меня еще раз", - говорю я с краснею от мысли от Колиной помощи.
"Маруся дома? Я же должна помочь ей с уроками."
По нашему совету, Маруся учится в вечерней школе.
Я уже хочу идти к ней, в этот момент папа зовет, чтобы я вернулась:
"Подожди здесь, Marianne, я хочу тебе что-то сказать:"
"Да, что?" - спрашиваю я, но в следующий момент я знаю, что он мне скажет...
"Да, дочка. Твой старый отец опять едет в далекую поездку. Ах, если бы я мог взять вас обеих с собой! Но, к сожалению, это невозможно."
Я долго не могу заснуть в этот вечер. Мысль об отце очень печалит меня, но потом я вижу перед собой Колю и чувствую большую радость
------
(1) Лион Фейхвангер. "Безобразная герцогиня".
Lion Feuchtwanger (Лион Фейхвангер) - известный писатель антифашист
(*) на последней парте - "на камчатке", "на галерке"
(3) die Ereignisse in Spanien - В 1936 году в Испании победил Народный фронт, а 18 июля этого же года при поддержке империалистов Англии, Франции и США вспыхнул фашистский мятеж генерала Франко, организованный гитлеровской Германией и фашистской Италией. Испанский народ героически отстаивал республику, Советский Союз, а также демократические силы других стран помогали испанскому народу бороться с фашизмом. Многие немецкие антифашисты принимали активное участие в героичской борьбе испанского народа.
(4) Alle finden Interesse an der Zundenakrobatik eines Auslanders. - Всем интересно послушать, как иностранка ломает язык.
===
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
"Ты слышала последние известия? Снова сильно бомбили Барселону (1)". Тетя Li села ко мне на диван. "Я не понимаю, папа ведь, определенно, помнит про твой день рождения. Почему только нет почты?"
"Скоро придет", - пытаюсь спокойно ответить я.
"Посмотри-ка, здесь одна маленькая фотография, это папа прислал нам из Испании в прошлом году".
Тетя Li смотрит на фотографию. "Ах, посмотри, здесь стоит Kisch (*). Ты еще помнишь его? Здесь, на снимке, он выглядит совсем чужим".
"Конечно! Ты помнишь, что мы встречали его и в Париже?"
"Ах, да, верно". Тетя Li снова смотрит на снимок.
Тут в дверь позвонили. "Может быть, это письмо от папы. В это время всегда приходит почта". Я вскакиваю и выбегаю из комнаты. Но снаружи никого нет. Я хочу опять закрыть дверь, но вижу, на полу под ногами маленький букет цветов.
"Я же не говорила ему, что сегодня мой день рождения", - думаю я. Может быть, это Лилька сказала?
"Marianne!", - зовет тетя Li из комнаты. "Пришла почта?"
"Нет, нечто другое". Я показываю ей цветы.
"Это очень мило со стороны Коли", - говорит тетя Li, но я вижу, то она разочарована. В этот момент снова звонят. "Для вас почта из Испании", - говорит почтальон. Она приветливо отдает честь и уходит".
"Моя любимая дочка!, - читаю я, быстро вскрыв конверт. - "Неизвестно, сколько недель нужно для того, чтобы доставить почту с фронта в Москву. Поэтому пишу тебе сегодня, я хотел бы, чтобы это письмо пришло к твоему дню рождения. Моя дорогая девочка, тебе теперь 16 лет, и мои поздравления придут к тебе с земли крови и разрушений.
Мои товарищи гордятся, что они борются за лучшую жизнь в мире. В этой войне в первый раз в истории искреннее интернациональное товарищество показало такую силу. Твой немолодой отец тоже снова стал солдатом. Я чувствую, что сейчас мое место на фронте, а не за письменным столом. Можетт быть, позднее я напишу об этом большом впечатлении и в стихах.
К сожалению, в письмах с фронта ничего не расскажешь. Это такое большое чувство, что я даже не знаю, с чего начать.
Я каждый день думаю о тебе и о нашей радушной московской родине. Скоро придет время, когда я смогу обнять тебя.
Оставайся веселой и храброй.
Твой отец
Aragon-Front (*), 1 сентября 1937 г.
-------------------------------------------
(*) Egon Erwin Kisch (1885 - 1948) - писатель, антифашист
---
(1) Barcelona - Барселона, город в Испании, за который велись ожесточенные бои
(*) Aragon-Front - Арагонский фронт
===
СНОВА ВМЕСТЕ
Сегодня я, больная, лежу в постели. На улице холодно. В квартире тихо. Тети Li нет дома. Маруся сидит за моим маленьким письменным столом и пишет в своей тетради.
"Ну вот уже пришла весна, а папа еще не вернулся", - говорю я грустно.- "Его нет дома уже почти два года. Сейчас он во французском концентрационном лагере. А когда французы выдадут его правительству Гитлера? (*)"
"Не беспокойся", - говорит Маруся. "Он уже скоро приедет. Однажды позвонят в дверь, и там за дверью будет стоять Эрих Павлович. Вот будет радость! Она улыбается от этих мыслей и сразу же начинает дальше работать. На столе рядом с ней лежат последние номера газеты "Правда".
"Не звонят? Кто придет к нам так поздно и в такую погоду? Или у мамы нет с собой ключа?"
"Я не слышала. У Елизаветы Карловны ключ с собой", - отвечает Маруся. Но теперь мы обе слышим длинные звонки. Маруся встает и идет открывать. Я слышу, как она открывает дверь. Там ... не может быть! Я вскакиваю с кровати и бегу к двери. Около шеи у меня чувствуется биение пульса. И как я бросаюсь из комнаты и уже оказываюсь в руках моего любимого, хорошего отца.
От счастья мы сначала не можем говорить ни слова. Но когда папа, наконец, освобождает меня из своих объятий, я вижу, что волосы у него стали седые.
Маруся стоит в коридоре и плачет. "Ах, какая радость будет для Елизаветы Карловны, когда она придет домой", - повторяет она и вытирает слезы. Но тетя Li еще не знает своего счастья, потому что папа будет ждать теперь два часа у моей кровати, а ее все еще нет! Маруся что-то готовит ему на кухне.
Она оставляет лежать на моем письменном столе открытую тетрадь, чтобы папа мог ее видеть. Он действительно берет ее и говорит: "Это уже очень сильно привлекает внимание".
"А как у тебя дела в школе, дочка, справишься ли ты с выпускными экзаменами? А ты все еще хочешь изучать французкий язык?" Он внимательно смотрит на меня своими ясными глазами. "Не стоит ли тебе лучше получить специализацию по немецкой или русской литературе?"
"Но мне так нравится французская классика. В институте нужно также изучать испанский язык, и ты сможешь мне помочь. Скажи-ка, папа, почему ты не написал, что долго болел?"
"Потому что ты будешь беспокоиться". Он идет к окну, но в темноте ничего не видно. "Где только мама? Она ведь уже должна быть дома?"
Я вынуждена улыбнуться. Понятно, что сегодня папа ждет тетю Li. Когда она пришла только через полчаса, он уже не мог больше работать, встревоженно и беспокойно стоял около окна и смотрел на улицу.
"За эти два года Москва стала другой, построены большие продовольственные магазины", - говорит папа, стоя у окна. "И люди одеты гораздо лучше, чем раньше".
"Меня скоро примут в комсомол", - говорю я после долгого молчания, чтобы порадовать его.
Папа с нежностью смотрит на меня и берет меня за руку. Теперь я могу гордиться своей дочерью".
-------
(*) der Hitler Hitlerregierung ausliefern - выдадут правительству Гитлера
===
DEUTSCH
EIN EREIGNSREICHER RAG
"Wenn sie mich nur heute nicht fragt", flüstert mir meine Banknachbarin Vera. Ina Pawlowna, die Geschichtslehrerin, beginnt aber den neuen Stoff zu erklären. Ich hole ein Buch aus der Tasche. An manchen Tagen werde ich in den Stunden sehr müde. Dann kann ich aufmerksam zuhören und lese unbemerkt ein deutsches Buch. Heute ist es der Roman "Die häßliche Herzogin" von Lion Feuchtwanger (1), den ich sehr gern lese.
Ich lege mein Buch so, daß ich es schnell verstecken kann, wenn die Lehrerin kommt. Plötzlich habe ich das Gefühl, daß mich jemand anschaut. Das ist wohl der Junge, der auf der letzten Bank sitzt. Er hat langes Haar, trägt eine braune Samtjacke und sieht wie ein Künstler aus. Er malt auch Bilderchen in seine Helfe oder sieht zum Fenster hinaus. Ein seltsamer Junge, denke ich und versuche weiterzulesen. Dabei bin ich stolz, daß sich ein Junge für mich interessiert. Die Lehrerin erzählt und erzählt, aber plötzlich öffnet sie das Klassenbuch und studiert die Namen der Schüler. Vera hat wieder große Angst. Ich werde auch unruhig.
"Ich habe ganz vergessen, daß ich einige noch nicht gefragt habe", sagt Ina Pawliwna und sieht die Klasse an. "Nikitin, bitte zur Tafel."
Nikitin ist der Junge auf der letzten Bank. Oft weigert er sich, auf die Fragen der Lehrer zu antworten. Er nimmt am Schul- und Klassenleben wenig teil und hat fast immer ein trauriges Gesicht.
"Ich habe mich zur Stunde nicht vorbereitet", sagt er auch heute und bleibt sitzen. Für das Lernen zeigt er kein Interesse. Dabei interessiert er sich so sehr für das Leben im Lande und draußen in der Welt. Aus seiner Schultasche schauen morgens die neuesten Zeitungen heraus. Auch hat er selbst gewollt, über die Ereignisse in Spanien (2) vor der Klasse zu erzählen. Er tut das dreimal in der Woche. Wenn er wüßte, daß mein Papa auch bald nach Spanien gehen wird! Ich sehe stolz auf Kolja, werde aber bei diesem Gedanken traurig.
"Weinert, Marianna", ruft da die Lehrerin.
Ich stehe von meinem Platz auf und gehe nach vorn. Ich mache jeden Tag bis spätabends Schularbeiten. Doch ist mir immer sehr schwer, in der fremden Sprache zu antworten, besonders in der Anatomie, Physik oder Geschichte.
"Charakterisiere uns bitte das zweite Kaiserreich in Frankreich."
In der Klasse ist es ganz still geworden. Alle finden Interesse an der Zungenakrobatik eines Ausländers. Ich antworte auf die Frage und suche dabei nach Worten. Wie immer schäme ich mich, so im Zentrum des Interesses zu stehen.
"Es ist gut, du weißt es", sagt die Lehrerin. "Nun sag mir aber bitte noch, wie hat Karl Marx die Pariser Kommunarden genannt ?"
Ja, wie denn ? Ach richtig... Himmelstürmer hat er sie genannt. Aber wie sagt man das auf russisch ? Ich sehe die Geschichtslehrerin hilflos an und schweige.
"Schade, daß du das nicht weißt", sagt sie, "sagt sie, "ich wollte dir eine Fünf geben."
"Doch, ich weiß es", antworte ich aufgeregt, "ich kann es nur nicht sagen."
Ina Pawlowna sieht mich wieder an. In der Klasse ist es unruhig geworden. Einige Schüler versuchen mir mit den Händen zu zeigen, was "Himmelstürmer" bedeutet.
Der kleine Sascha auf der ersten Bank hebt beide Arme zum Himmel.
Lilka zeigt mit ihren blauen Augen auch auf den Himmel.
Ach, gute Freunde, ich weiß die Antwort doch, ich kann es nur nicht sagen. Da hilft mir eure Freundschaft nicht!
Traurig setze ich mich auf meinen Platz zurück. "Alles ist nicht so schlimm", sagt meine Nachbarin Vera, und auch Lilka sieht um und lächelt mir zu: "Nitschewo!"
"Ina Pawlowna!" steht plötzlich von der letzten Bank Kolja Nikitin auf. "Ich finde es nicht richtig, daß Sie Marianna eine schlechtere Zensur geben. Sie hat auf Ihre Frage nicht antwortet, weil sie noch nicht so gut Russisch spricht."
"Ach, sieh mal, es hat sich ein Ritter gefunden", sagt die Lehrerin und nähert sich dem Jungen. "Gibst du mir vielleicht diese Antwort ?"
"Himmelstürmer hat Marx die Kommunarden genannt", antwortet er gleich er gleich und hat schon wieder einen trotzigen Ausdruck im Gesicht.
Ina Pawlowna geht zum Tisch zurück. Wir sehen, daß sie noch nicht beschlossen hat, was sie tun soll. Sie ist noch jung und arbeitet nur zwei Jahre.
"Glaubt ihr es auch so ?" fragt sie unerwartet die ganze Klasse.
"Fragen Sie Marianna noch einmal. Dann wird sie wohl eine bessere Zensur bekommen", sagt ein Mädchen. "Ja, so werden Sie es richtig machen", rufen auch andere Schüler, und Ina Pawlowna ist auch froh. Sie beginnt weiter zu erzählen.
"Es ist das erste Mal, daß Kolja Nikitin ein Mädchen in der Klasse beschützen wollte. Er hat dich bestimmt gern", neckt mich Lilka nach der Schule. "Ein wenig gefällt er dir wohl auch, nicht wahr ?"
"Sei still, da steht er." Lilka gibt mir die Hand und verschwindet um die Ecke.
So begleitet mich Kolja an diesem Tage nach Hause.
Als ich zu Papa ins Zimmer komme, bemerke ich, daß er Sorgen hat. Er raucht eine Zigarette und schaut zum Fenster hinaus.
Ich setze mich aufs Sofa und sage nichts. Immer muß ich an Kolja denken: wir wolken am Sonntag einen Spaziergang machen. Jetzt kommt Mutti ins Zimmer.
Ihre Augen sind rot, sie hat wohl geweint. Was konnte denn hier passieren, denke ich, versuche aber von etwas anderem zu sprechen: "In der Geschichte habe ich heute alles gewußt, nur das russische Wort für "Himmelstürmer" nicht", sage ich. "Vielleicht bekomme ich keine Fünf in der Geschichte." Ich habe das Gefühl, daß mir niemand zuhört.
"Das ist dumm", Papa schaut mich kurz an. "Wichtig ist aber, daß du den Stoff gut kennst. "Er öffnet seinen Schreibtisch und sucht dort nach den Papieren
"Die Lehrerin will mich aber noch einmal fragen", sage ich und werde ganz rot bei dem Gedanken an Koljas Hilfe. "Ist Marussja zu Hause ?" Ich muß ihr doch bei den Schularbeiten helfen."
Auf unseren Rat hin besucht Marussja jetzt eine Abendschule.
Ich will schon zu ihr gehen, da ruft Papa mich zurück: "Warte doch mal, Marianne, ich wollte dir etwas sagen."
"Ja, was ?" frage ich, aber im nächsten Moment weiß ich, was er mit sagen wird...
"Ja, Kind. Dein alter Vater geht wieder auf eine weite Reise. Ach, könnte ich euch beide doch mitnehmen! Aber ich kann es leider nicht."
Lange kann ich an diesem Abend nicht schlafen. Der Gedanke an Vater macht mich tief traurig, dann aber sehe ich Kolja vor mir und fühle große Freude.
----
(1) "Die häßliche Herzogin" von Lion Feuchtwanger; Lion Feuchtwanger ist bekannter deutscher Schriftsteller-Antifaschist
(2) dir Ereignisse in Spanien - Im Jahre 1936 in Spanien hatte begesiegen der Volksfront, und am 18. Juli 1938 brach aus der faschist Putsch von des General Franko, organisierend Hitler Deutschland und fashist Italien bei die Unterstützung von Imperialisten von England, Frankreich und USA. Der Spanien Volk heroisch verteidiget die Republik. Die Unionnder Sozialistischen Sowjetrepubliken (UdSSR) und also demokratische Kräfte der andere Landers half den Spanien Volk kämpfen mit Faschismus. Viele deutsche Antifaschisten teilnehmen aktiv sich an heroisch Kämpf von den Spanien Volk.
===
GEBURSTAG
"Hast du die Nachrichten gehört ? Barcelona (1) hat man wieder stark bombardiert." Mutti setzt sich zu mir auf das Sofa. "Ich ferstehe nicht, an deinen Geburtstag hat Papa doch bestimmt gedacht. Warum kommt nur keine Post ?"
"Sie wird schon kommen", versuche ich ruhig zu antworten.
"Sieh mal, hier ist ein kleines Foto, das er uns im vorigen Jahr aus Spanien geschickt hat."
Mutti schaut sich das Foto an. "Ach, sieh, da steht auch Kisch. Erinnerst du dich noch an ihn ? Hier auf dem Bild sieht er ganz fremd aus."
"Natürlich! Hast du vergessen, daß wir ihn auch in Paris getroffen haben ?"
"Ach, ja, richtig." Mutti schaut wieder auf das Bild.
Da klingelt es an der Wohnungstür. "Vielleicht ein Brief von Papa. Um diese Zeit kommt immer Post." Ich springe auf und laufe aus dem Zimmer. Aber draußen ist niemand. Ich will schon die Tür wieder zumachen, sehe aber auf dem Fußboden einen kleinen Blumenstrsuß.
Ich habe ihm doch nicht gesagt, daß heute mein Geburtstag ich, denke ich. Vielleicht hat es Lilka gesagt ?
"Marianne!" ruft Mutti aus dem Zimmer. Ist Post gekommen ?"
'"Nein, aber etwas anderes." Ich seige ihr den Blumenstrauß.
"Es ihr sehr lieb von Kolja", sagt Mutti, ich sehe aber daß sie ebttäuscht ist. In diesem Moment klingelt es wieder.
"Post für Sie aus Spanien", sagt die Briefträgerin. Sie grüßt freundlich und geht.
"Mein liebes Kind!" lese ich, nachdem ich schnell das Kuvert geöffnet habe. "Man weiß nie, wievel Wochen die Post von der Front bis nach Moskau braucht. Darum schreibe ich Dir heute. Ich möchte, daß Du diesen Brief noch zu Deinem Geburtstag bekommst. Mein teures Kind, Du bist nun sechzehen Jahre alt, und meine Grüße kommen zu Dir aus einem Land von Blut und Zestörung. Meine Kameraden sind stolz, daß sie für die beste Sache der Welt an der Front kämpfen. In diesem Kriege hat sich das erste Mal in der Geschichte die herzliche internatinale Kameradschaft in solcher Kraft gezeigt. Dein alter Vater ist auch wieder Soldat geworden. Ich fühle, daß mein Platz jetzt an der Front ist und nicht am Schreibtisch . Vielleicht werde ich über dieses große Erlebnis auch später in Gedichten schreiben, ich weiß es aber noch nicht. In Briefen kann ich Euch leider von der Front nicht erzählen. Es ist so viel, daß ich sogar nicht weiß, wie ich beginnen soll.
...Ich denke jeden Tag an Euch und unsere freundliche Moskauer Heimat. Bald kommt die Zeit, wo ich Euch wieder umarmen kann.
Bleib lustig und tapfer
Dein Vater
Aragon-Front, den 1.September 1937
------
(1) Barcelona ist der Stadt in Spanien, nach wurdet die. Erbittert Kämpfe.
===
WIEDER ZUSAMMEN
Heute bin ich krank und liege im Bett. Draußen ist es kalt. In der Wohnung ist es still. Mutti ist nicht zu Hause. Marussya sitzt an meinem kleinen Schreibtisch und schreibt in ihrem Heft.
"Nun kommt bald wieder Frühling, und Papa ist noch nicht zurück", sage ich traurig. "Fast zwei Jahre ist er schon nicht zu Hause. Jetzt sitzt er in einem französischen Konzentrationslager. Und wenn ihn die Franzosen der Hitlerregierung ausliefern?"
"Mach dir keine Sorgen", sagt Marussya. "Er wird schon kommen. Eines Tages klingelt es an der Tür, und Erich Pawlowitsch steht draußen . Das wird eine Freude sein!" Sie lächelt bei diesem Gedanken und beginnt gleich wieder zu arbeiten. Neben ihr auf dem Tisch liegen letzten Nummern der Zeitung "Prawda".
"Hat es da nicht geklingelt ? Wer kommt so spät und bei diesem Wetter zu uns ? Oder hat Mutti ihren Schlüssel nicht mit ? "
"Ich habe nichts gehört. Jelizaweta Karlowna hat ihren Schlüssel bei sich", antwortet Marussja. Dovh jetzt hören wir beide ein langes Klingeln. Marussja steht auf und geht öffnen. Ich höre, wie sie die Tür aufmacht. Da, das ist... das kann doch nicht sein! Ich springe aus dem Bett und laufe zur Tür. Mein Herz schlägt bis zum Halse. Und wie ich aus dem Zimmer stürze, liege ich schon in den Armen meines lieben, guten Vaters.
Vor Glück können wir zuerst kein Wort sprechen. Doch als Papa mich endlich aus seiner Umarmung frei läßt, sehe ich, daß seine Haare weiß gewordeh sind.
Marussja steht an der Korridortür und weint. "Ach, was für Freude wird Jelisaweta Karlowna haben, wenn sie nach Hause kommt", wiederholt sie und wischt sich die Tränen ab.
Aber Mutti weiß noch nicht von ihrem Glück, denn Papa wartet nun bald zwei Stunden an meinem Bett, und sie ist immer noch nicht da! Marussja
kocht in der Küche etwas für ihn.
Das Heft ließ sie offen auf meinem Schreibtisch liegen, damit Papa es sehen kann. Er nimmt es wirklich und sagt: "Das steht schon sehr gut aus."
"Und wie geht es dir in der Schule, Kind, wirst du dein Abitur schaffen ? Und wünschst du immer noch, Französisch zu studieren ? Er sieht mich aus seinen hellen Augen aufmerksam an. "Ist es nicht besser, wenn du dich auf die deutsche oder russische Literatur specialisierst ?"
Ich liebe aber so sehr die französischen Klassiker. Im Institut soll man auch die spanische Sprache studieren, und du kannst mir dabei helfen. Sag mal, Papa, warum gast du nicht geschrieben, daß du lange krank gewesen bist?"
"Warum sollte ich euch Sorgen machen." Er geht zum Fernster, aber im Dunkeln kann man nichts sehen. "Wo ist nur Mutti?" Sie mußte doch schon zu Hause sein?"
Ich muß lächeln Heute ist Papas Warten auf Mutti ja verständlich. Aber auch früher ist das auch immer so gewesen. Wenn sie nur eine halbe Stunde später nach Hause kam, konnte er nicht mehr arbeiten, stand unruhig ind sorgenvoll am Fenster und schaute auf die Straße.
"Moscau ist in diesen zwei Jahren anders geworden, es sind größe Lebensmittelgeschäfte entstanden, sagt Papa vom Fernster her. "Auch die Menschen sind viel besser angezogen als früher."
"Man wird mich bald in den Komsomol aufnehmen", sage ich nach langem Schweigen, um ihm eine Freude zu machen.
Papa sieht mich liebevoll an und nimmt meine Hand. "Nun kann ich auf meine Tochter stolz sein."
Ильина. Четвертая высота. С детьми героев
Ильина Е.Я.
Четвертая высота
С детьми героев
Прошла зима. А в одно весеннее утро в Гулиной жизни произошло большое событие.
- Мы поедем с тобой в детский дом МОПРа, - сказала мама.
Слово "МОПР" Гуля слышала еще в раннем детстве. Не понимая, что это значит, она уже знала, что мама работает в каком-то МОПРе, а когда подросла, то уже стала понимать, что это значит: "Международная организация помощи борцам революции".
Гуля очень любила, когда в гости к ним приходил французский писатель Леон Муссинак. Гуля усаживалась рядом с ним и могла подолгу, не проронив ни слова, его слушать.
"Вот хорошо, - думала она, - что адам учила меня французскому. Это так интересно все, что говорит милый, милый нам Муссинак!"
Особенно запомнилась Гуле песня, которую он пел, рассказывая об Испании: "Тореадор, смелее в бой!"
Однажды во время испанской революции 1931 года группа партизан-французов переносила в Испанию тайными тропами через Пиренеи тяжелые ящики с оружием. Когда люди уже совсем выбились из сил, один из французов, писатель Поль Вайяан Кутюрье, бесстрашный, веселый челолвек, завернулся в плащ и бодро запел: "Тореадор, смелее в бой! Тореадор! Тореадор!"
Эта песня - авария из оперы "Кармен" - так неожиданно прозвучала здесь, в горах, что все невольно рассмеялись, повеселели, и это дало измученным людям силы преодолеть усталость и продолжать путь.
Гуля слушала Муссинака, не сводя глаз, а потом часто, закутавшись в мамин платок и перебросив его через плечо, шагала по комнате и пела, раскатисто произнося "р":
Тор-реадор, смелее в бой!
Но никто не мог предположить тогда, что, спустя каких-нибудь десять лет, эта девочка, с волнением слушающая рассказы о героях, сама станет героиней и поднимет людей на подвиг так же неустрашимо, как это сделал пламенный борец за свободу Ваяан Кутюрье...
А пока она только прислушивалась, приисматривалась, сама не сознавая того, что учится стойкости и бесстрашию...
Когда Муссинак уезжал на родину, Гуля послала с ним письмо французским ребятам.
"Дорогие друзья, - написала она на листке, вырванном из тетрадки, - как вы поживаете? Обязательно, обязательно приезжайте к нам в гости!"
Французские друзья в гости к Гуле не приехали, но прислали ей с Муссинаком, снова приехавшим в Советский Союз, подарок - пушистую вязаную кофточку.
Гуля ласково проводила ладонью по этой мягкой ворсистой кофточке и говорила:
- Вот спасибо француским ребятам! Хоть бы одного из них увидеть! Хоть бы самого маленького!
И подумать только - мечта ее исполнилась! Она едет в детский дом, где живут ребята, да еще при этом из не из одной только Франции, а из многих, многих стран! Мама говорит, что там живут немцы, китайцы, японцы, болгары...
Своей радостью Гуля поделилась первым делом с Эвриком. Она позвонила ему по телефону:
- Знаешь, Эрастик? Есть такой город Иваново. Там фабрики ткацкие. А за Ивановом - речка Талка. Наверное, хорошая речка. Правда? Уж очень название веселое - вроде Наталки. Так вот, у этой самой Талки-Наталки есть детский дом. Мама туда едет и меня с собой берет!
И Гуля пообещала Эрику, что расскажет ему все-все, как только вернется.
...Гуля и мама сошли с поезда и поднялись вверх по ступеням на высокий железнодорожный мост. Отсюда открывался широкий простор. По обе стороны тянулись и уходили вдаль, изгибаясь и поблескивая сталью, рельсы, виден был город с его фабричными трубами и зеленью садов, а еще дальше темнел лес. Над горизонтом стоял огненный диск заходящего солнца.
- А вон и детский дом, - сказала мама.
- Где? Где? - с нетерпением спросила Гуля.
- А вон... У самой опушки лес. - И мама показала на белеющий вдалеке двухэтажный дом. - Ну пойдем, Гулюшка.
Зоя Михайловна шла не спеша, а Гуля то убегала от нее вперед, то возвращалась назад, чтобы задать маме какой-нибудь вопрос.
- Мама, а как эти ребята разговаривают друг с другом? Китайские говорят по-французски или французские говорят по китайски?.. Мама, а родители их дома остались?
Когда Гуля узнала, что у некоторых из детей родители убиты, а у других сидят в тюрьме, она замедлила шаг.
- Что же ты? - спросила Гуля. - Ты пойди вперед... Я немножко подумаю, а потом тебя догон.
Радость, которую она чувствовала весь день, вдруг померкла. Она думала о том, что сейчас увидит грустных, бледных, заплаканных ребят.
Мама взяла ее за руку, и они вошли в детдомовский сад.
Стекла окон так и сверкали, отражая багряный свет заходящего солнцпа. Перед болльшой верандой был фонтан. Слышалось неумолающее, задумчивое, чуть печальное журчание, как будто фонтан тихонько бормотал что-то такое, о чем знал только он один...
И опять Гуля подумала о детях этого дома, которым пришлось испытать то, что бывает только в страшных сказках.
Но тут откуда-то из-за веранды на песчаную дорожку выехал педальный автомобиль, и маленький краснощекий мальчуган, сидевший на нем, весело загудел и заболтал что-то на своем языке. Гуля посторонилась, чтобы дать ему дорогу, и в эту минуту целая ватага таких же разрумянившихся и веселых ребят выбежала из глубины сада. В руках у одного из них был волейбольный мяч.
При виде этой веселой, беззаботной ватаги Гуля сразу забыла о страшных сказках и уже не думала больше о том, что пережили не так давно эти ребята.
Когда сели ужинать, Гуля оказалась за одним столиком с болгарами - с двумя мальчиками и девочкой. Все трое очень понравились Гуле, особенно девочка. Звали ее Росица. У нее были длинные иссиня-черные вьющиеся волосы, зачесанные за уши, серо-зеленые глаза, как будто прозрачные, глаза и ямочка на подбородке.
- Я не могла еще научить русский, - сказала Росица, словно извиняясь перед Гулей, - поэтому у меня есть много ошибки.
Но Гуле сразу все полюбилось в ее новой подруге, даже ее ошибки. И скоро Гуля узнала, что Росица жила в главном городе Болгарии, в Софии, что она "школьничка", "ученичка" четвертого класса.
- Я очень хочу, - говорила Росица, - иметь много приятельки в Советская Россия.
- Какое у тебя имя красивое, - сказала Гуля. - Росица. Совсем как роса. Росинка.
На ночь Гулю уложили в одной комнате с Росицей.
А утром мама сказала Гуле:
- Я уезжаю, Гулюшка.
- А я? - с тревогой спросила Гуля. - Мне еще не хочется уезжать.
- Меня просили оставить тебя погостить, - успокоила ее мама. - Но смотри Гуленька, не озорничай. Было бы очень стыдно, если бы советская девочка вела себя хуже, чем другие дети.
- Хорошо мама, - серьезно ответила Гуля. - Я понимаю.
В этот же день, проводив маму, Гуля играла ребятами в волейбол, каталась на карусели и гигантсаих шагах в саду детского дома.
Спустя неделю она уже говорила понемножку на всех языках, а в чемоданчике ее еле-еле помещались подарки. Девочки дарили ей на память картинки, вышивки, ленточки, а мальчьчики - монеты и марки своих стран.
Приближался день отъезда. Гуля уже успела подружиться со многими ребятами и научиться петь их песни.
За несколько дней до того, как снова приехала мама, Гулю приняли в пионеры.
Накануне вечером, лежа в постели, она сказала Росице:
- Последние часы мы доживаем с тобой октябрятами. А завтра в это время...
- Что завтра? - спросила Росица, подняв голову.
- Пионерками будем!
...И вот Гуля уже стоит на торжественной линейке. Справа и слева от нее - китайские девочки Чи-Чу и Ту-я. И везде, во всю длину линейки, - знакомые ребята: Росица, Митко и Петро из Болгарии, Энрико из Гаваны, Иосиф из Венгрии, маленький негр Нилли из Америки, Китами из Японии, Лена из Сербии...
Все они кажутся Гуле настоящими героями, такими же, как их родители.
И оттого, что она стоит с ними в одном ряду, она чувствует себя тоже чуточку героиней...
А в облаках, разгораясь, как в тот вечер, когда Гуля сюда приехала, горит полыхает закат, и кажется, что это ходят по небу пионерские отряды со своими красными знаменами.
Четвертая высота
С детьми героев
Прошла зима. А в одно весеннее утро в Гулиной жизни произошло большое событие.
- Мы поедем с тобой в детский дом МОПРа, - сказала мама.
Слово "МОПР" Гуля слышала еще в раннем детстве. Не понимая, что это значит, она уже знала, что мама работает в каком-то МОПРе, а когда подросла, то уже стала понимать, что это значит: "Международная организация помощи борцам революции".
Гуля очень любила, когда в гости к ним приходил французский писатель Леон Муссинак. Гуля усаживалась рядом с ним и могла подолгу, не проронив ни слова, его слушать.
"Вот хорошо, - думала она, - что адам учила меня французскому. Это так интересно все, что говорит милый, милый нам Муссинак!"
Особенно запомнилась Гуле песня, которую он пел, рассказывая об Испании: "Тореадор, смелее в бой!"
Однажды во время испанской революции 1931 года группа партизан-французов переносила в Испанию тайными тропами через Пиренеи тяжелые ящики с оружием. Когда люди уже совсем выбились из сил, один из французов, писатель Поль Вайяан Кутюрье, бесстрашный, веселый челолвек, завернулся в плащ и бодро запел: "Тореадор, смелее в бой! Тореадор! Тореадор!"
Эта песня - авария из оперы "Кармен" - так неожиданно прозвучала здесь, в горах, что все невольно рассмеялись, повеселели, и это дало измученным людям силы преодолеть усталость и продолжать путь.
Гуля слушала Муссинака, не сводя глаз, а потом часто, закутавшись в мамин платок и перебросив его через плечо, шагала по комнате и пела, раскатисто произнося "р":
Тор-реадор, смелее в бой!
Но никто не мог предположить тогда, что, спустя каких-нибудь десять лет, эта девочка, с волнением слушающая рассказы о героях, сама станет героиней и поднимет людей на подвиг так же неустрашимо, как это сделал пламенный борец за свободу Ваяан Кутюрье...
А пока она только прислушивалась, приисматривалась, сама не сознавая того, что учится стойкости и бесстрашию...
Когда Муссинак уезжал на родину, Гуля послала с ним письмо французским ребятам.
"Дорогие друзья, - написала она на листке, вырванном из тетрадки, - как вы поживаете? Обязательно, обязательно приезжайте к нам в гости!"
Французские друзья в гости к Гуле не приехали, но прислали ей с Муссинаком, снова приехавшим в Советский Союз, подарок - пушистую вязаную кофточку.
Гуля ласково проводила ладонью по этой мягкой ворсистой кофточке и говорила:
- Вот спасибо француским ребятам! Хоть бы одного из них увидеть! Хоть бы самого маленького!
И подумать только - мечта ее исполнилась! Она едет в детский дом, где живут ребята, да еще при этом из не из одной только Франции, а из многих, многих стран! Мама говорит, что там живут немцы, китайцы, японцы, болгары...
Своей радостью Гуля поделилась первым делом с Эвриком. Она позвонила ему по телефону:
- Знаешь, Эрастик? Есть такой город Иваново. Там фабрики ткацкие. А за Ивановом - речка Талка. Наверное, хорошая речка. Правда? Уж очень название веселое - вроде Наталки. Так вот, у этой самой Талки-Наталки есть детский дом. Мама туда едет и меня с собой берет!
И Гуля пообещала Эрику, что расскажет ему все-все, как только вернется.
...Гуля и мама сошли с поезда и поднялись вверх по ступеням на высокий железнодорожный мост. Отсюда открывался широкий простор. По обе стороны тянулись и уходили вдаль, изгибаясь и поблескивая сталью, рельсы, виден был город с его фабричными трубами и зеленью садов, а еще дальше темнел лес. Над горизонтом стоял огненный диск заходящего солнца.
- А вон и детский дом, - сказала мама.
- Где? Где? - с нетерпением спросила Гуля.
- А вон... У самой опушки лес. - И мама показала на белеющий вдалеке двухэтажный дом. - Ну пойдем, Гулюшка.
Зоя Михайловна шла не спеша, а Гуля то убегала от нее вперед, то возвращалась назад, чтобы задать маме какой-нибудь вопрос.
- Мама, а как эти ребята разговаривают друг с другом? Китайские говорят по-французски или французские говорят по китайски?.. Мама, а родители их дома остались?
Когда Гуля узнала, что у некоторых из детей родители убиты, а у других сидят в тюрьме, она замедлила шаг.
- Что же ты? - спросила Гуля. - Ты пойди вперед... Я немножко подумаю, а потом тебя догон.
Радость, которую она чувствовала весь день, вдруг померкла. Она думала о том, что сейчас увидит грустных, бледных, заплаканных ребят.
Мама взяла ее за руку, и они вошли в детдомовский сад.
Стекла окон так и сверкали, отражая багряный свет заходящего солнцпа. Перед болльшой верандой был фонтан. Слышалось неумолающее, задумчивое, чуть печальное журчание, как будто фонтан тихонько бормотал что-то такое, о чем знал только он один...
И опять Гуля подумала о детях этого дома, которым пришлось испытать то, что бывает только в страшных сказках.
Но тут откуда-то из-за веранды на песчаную дорожку выехал педальный автомобиль, и маленький краснощекий мальчуган, сидевший на нем, весело загудел и заболтал что-то на своем языке. Гуля посторонилась, чтобы дать ему дорогу, и в эту минуту целая ватага таких же разрумянившихся и веселых ребят выбежала из глубины сада. В руках у одного из них был волейбольный мяч.
При виде этой веселой, беззаботной ватаги Гуля сразу забыла о страшных сказках и уже не думала больше о том, что пережили не так давно эти ребята.
Когда сели ужинать, Гуля оказалась за одним столиком с болгарами - с двумя мальчиками и девочкой. Все трое очень понравились Гуле, особенно девочка. Звали ее Росица. У нее были длинные иссиня-черные вьющиеся волосы, зачесанные за уши, серо-зеленые глаза, как будто прозрачные, глаза и ямочка на подбородке.
- Я не могла еще научить русский, - сказала Росица, словно извиняясь перед Гулей, - поэтому у меня есть много ошибки.
Но Гуле сразу все полюбилось в ее новой подруге, даже ее ошибки. И скоро Гуля узнала, что Росица жила в главном городе Болгарии, в Софии, что она "школьничка", "ученичка" четвертого класса.
- Я очень хочу, - говорила Росица, - иметь много приятельки в Советская Россия.
- Какое у тебя имя красивое, - сказала Гуля. - Росица. Совсем как роса. Росинка.
На ночь Гулю уложили в одной комнате с Росицей.
А утром мама сказала Гуле:
- Я уезжаю, Гулюшка.
- А я? - с тревогой спросила Гуля. - Мне еще не хочется уезжать.
- Меня просили оставить тебя погостить, - успокоила ее мама. - Но смотри Гуленька, не озорничай. Было бы очень стыдно, если бы советская девочка вела себя хуже, чем другие дети.
- Хорошо мама, - серьезно ответила Гуля. - Я понимаю.
В этот же день, проводив маму, Гуля играла ребятами в волейбол, каталась на карусели и гигантсаих шагах в саду детского дома.
Спустя неделю она уже говорила понемножку на всех языках, а в чемоданчике ее еле-еле помещались подарки. Девочки дарили ей на память картинки, вышивки, ленточки, а мальчьчики - монеты и марки своих стран.
Приближался день отъезда. Гуля уже успела подружиться со многими ребятами и научиться петь их песни.
За несколько дней до того, как снова приехала мама, Гулю приняли в пионеры.
Накануне вечером, лежа в постели, она сказала Росице:
- Последние часы мы доживаем с тобой октябрятами. А завтра в это время...
- Что завтра? - спросила Росица, подняв голову.
- Пионерками будем!
...И вот Гуля уже стоит на торжественной линейке. Справа и слева от нее - китайские девочки Чи-Чу и Ту-я. И везде, во всю длину линейки, - знакомые ребята: Росица, Митко и Петро из Болгарии, Энрико из Гаваны, Иосиф из Венгрии, маленький негр Нилли из Америки, Китами из Японии, Лена из Сербии...
Все они кажутся Гуле настоящими героями, такими же, как их родители.
И оттого, что она стоит с ними в одном ряду, она чувствует себя тоже чуточку героиней...
А в облаках, разгораясь, как в тот вечер, когда Гуля сюда приехала, горит полыхает закат, и кажется, что это ходят по небу пионерские отряды со своими красными знаменами.
Ильина. Четвертая высота. Огонек
Е. Ильина. Четвертая высота
ОГОНЕК
- Не уходи, - сказала Гуля. - Мне темно.
Мама наклонилась над сеткой кровати.:
- Темнота, Гуленька, совсем не страшна.
- Да ведь ничего же не видно!
- Это только сначала ничего не видно. А потом ты увидишь такие хорошие сны!
Мама укрыла дочку потеплее. Но Гуля снова подняла гололву. Девлчка смотрела на окно, которое едва светилось от уличных фонарей сквозь синюю штору.
- А тот огонек горит?
- Горит. Спи.
- Покажи мне его.
Мама взяла Гулю на руки, поднесла к окну.
Напротив, над стенами Кремля, реял флаг. Он был освещен снизу и трепетал как пламя. Это флаг маленькая Гуля и называла "огоньком".
- Видишь, горит огонек, - сказала мама. - Он и всегда будет гореть, Гулюшка. Никогда не погаснет.
Гуля положила голову на плечо матери и молча смотрела на пламя, трепещущее в темном небе.
Мама унесла Гулю в кроватку.
- А теперь спи.
И она вышла из комнаты, оставив девочку одну в темноте.
ОГОНЕК
- Не уходи, - сказала Гуля. - Мне темно.
Мама наклонилась над сеткой кровати.:
- Темнота, Гуленька, совсем не страшна.
- Да ведь ничего же не видно!
- Это только сначала ничего не видно. А потом ты увидишь такие хорошие сны!
Мама укрыла дочку потеплее. Но Гуля снова подняла гололву. Девлчка смотрела на окно, которое едва светилось от уличных фонарей сквозь синюю штору.
- А тот огонек горит?
- Горит. Спи.
- Покажи мне его.
Мама взяла Гулю на руки, поднесла к окну.
Напротив, над стенами Кремля, реял флаг. Он был освещен снизу и трепетал как пламя. Это флаг маленькая Гуля и называла "огоньком".
- Видишь, горит огонек, - сказала мама. - Он и всегда будет гореть, Гулюшка. Никогда не погаснет.
Гуля положила голову на плечо матери и молча смотрела на пламя, трепещущее в темном небе.
Мама унесла Гулю в кроватку.
- А теперь спи.
И она вышла из комнаты, оставив девочку одну в темноте.
Ильина. Четвертая высота. Предисловие
Е. Я. Ильина
Четвертая высота
===========================================================
Эту книгу я посвящаю светлой
памяти Самуила Яковлевича
Маршака, моего брата, моего
друга, моего учителя
К МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ
История этой короткой жизни не выдумана. Девушку, о которой написана эта книга, я знала еще тогда, когда она была ребенком, знала ее также школьницей-пионеркой, комсомолкой. Мне приходилось встречать Гулю Королеву и в дни Отечественной войны. А то в ее жизни, чего мне не удалось увидеть самой, восполнили рассказы ее родителей, учителей, подруг, вожатых. О ее жизни на фронте рассказали мне ее боевые товарищи.
Мне посчастливилось также читать ее письма, начиная с самых ранних - на линованных страницах школьной тетрадки - и кончая последними, написанными наскоро на листках блокнота в перерывах между боями.
Все это помогло мне узнать, как бы увидеть своими глазами всю Гулину яркую и напряженную жизнь, представить себе не только то, что она говорила и делала, но также и то, что она думала и чувствовала.
Я буду рада, если для тех, кто узнает Гулю Королеву по страницам этой книги, она станет - хотя бы отчасти - такой же близкой, какой она была для тех, кто узнал и полюбил ее в жизни.
Елена Ильина
Четвертая высота
===========================================================
Эту книгу я посвящаю светлой
памяти Самуила Яковлевича
Маршака, моего брата, моего
друга, моего учителя
К МОИМ ЧИТАТЕЛЯМ
История этой короткой жизни не выдумана. Девушку, о которой написана эта книга, я знала еще тогда, когда она была ребенком, знала ее также школьницей-пионеркой, комсомолкой. Мне приходилось встречать Гулю Королеву и в дни Отечественной войны. А то в ее жизни, чего мне не удалось увидеть самой, восполнили рассказы ее родителей, учителей, подруг, вожатых. О ее жизни на фронте рассказали мне ее боевые товарищи.
Мне посчастливилось также читать ее письма, начиная с самых ранних - на линованных страницах школьной тетрадки - и кончая последними, написанными наскоро на листках блокнота в перерывах между боями.
Все это помогло мне узнать, как бы увидеть своими глазами всю Гулину яркую и напряженную жизнь, представить себе не только то, что она говорила и делала, но также и то, что она думала и чувствовала.
Я буду рада, если для тех, кто узнает Гулю Королеву по страницам этой книги, она станет - хотя бы отчасти - такой же близкой, какой она была для тех, кто узнал и полюбил ее в жизни.
Елена Ильина
Эренбург. Стихи
Эренбург
Альбасете, тише! Альмаден, молчи!
Залегли, не дышат. Ночи горячи.
Нет у верности другого языка,
Кроме острого, как ненависть, штыка.
Орудийная тяжелая гроза.
Из железа веки, из стекла глаза.
Малага оглохла, и Мадрид ослеп.
На крови замешан этот едкий хлеб.
С кровью смешана солдатская вода.
Барабанной дробью говорят года.
1939
===
Эренбург
Сердце, это ли твой разгон?
Рыжий, выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдать за один глоток!
Пуля - крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
Как звала тебя в детстве мать?
Красный камень. Дым голубой.
Орудийный короткий бой.
Пулеметы. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон.
1939
===
Илья Эренбург
В кастильском нищенском селенье,
Где только камень и война,
Была та ночь до одуренья
Криклива и раскалена.
Артиллерийской подготовки
Гроза гремела вдалеке.
Глаза хватались за винтовки,
И пулемет стучал в виске.
А в церкви - экая морока! -
Показывали нам кино.
Среди святителей барокко
Дрожало яркое пятно.
Как камень, сумрачны и стойки,
Молчали смутные бойцы.
Вдруг я услышал - русской тройки
Звенели лихо бубенцы,
И, памятью меня измаяв,
Расталкивая всех святых,
На стенке бушевал Чапаев,
Связав живых и неживых.
Как много силы у потери!
Как в годы переходит день!
И мечется по рыжей сьерре
Чапаева большая тень.
Земля моя, земли ты шире,
Страна, ты вышла из страны,
Ты стала воздухом, и в мире
Им дышат мужества сыны.
Но для меня ты - с колыбели
Моя земля, родимый край,
И знаю я, как пахнут ели,
С которыми дружил Чапай.
1939
===
* * *
Эренбург
Батарею скрывали оливы.
День был серый. Позли облака.
Мы глядели в окно на разрывы,
Говорили, что нет табака.
Говорили орудья сердито,
И про горе был этот рассказ.
В доме прыгали чашки и сита,
Штукатурка валилась на нас.
Что здесь делают шкап и скамейки.
Эти кресла в чехлах и комод?
Даже клетка, а в ней канарейка,
И, проклятая, громко поет.
Не смолкают дурацкие трели,
Стоит пушкам притихнуть - поет.
Отряхнувшись, мы снова глядели:
Перелет, недолет, перелет.
Но не скрою - волненье пичуги
До меня на минуту дошло.
И тогда я припомнил в испуге
Бредовое мое ремесло:
Эта спазма , что схватит за горло,
Не отпустиит она до утра -
Сколько чувств доконала, затерла
Слов и звуков пустая игра!
Канарейке ответила ругань,
Полоумный буфет завизжал.
Показался мне голосом друга
Батареи запальчивый залп.
1938
===
БРУНЕТЕ
Эренбург
В полдень было - шли солдат ряды.
В ржавой фляжке ни глотка воды.
На припеке (а уйти нельзя)
Обгорали мертвые друзья.
Я запомнил несколько примет:
У победы крыльев нет как нет,
У нее тяжелая ступня,
Пот и кровь от грубого ремня,
И она идет, едва дыша,
У нее тяжелая душа,
Человека топчет, как хлеба,
У нее тяжелая судьба.
Но крылатой краше этот пот,
Чтоб под землю заползти, как крот,
Чтобы руки, чтобы ружья, чтобы тень
Обломать, как первую сирень,
Чтобы в яму, к чорту, под откос,
Только б целовать ее взасос!
1938
===
* * *
Эренбург
Бывала в доме, где лежал усопший,
Такая тишина, что выли псы,
Кричал ребенок, в мыле билась лошадь
И слышно было, как идут часы.
Там на кровати чересчур громоздкой
Торжественно покойник почивал,
А смерть родные ублажали воском
И слепотой завешенных зеркал.
Они, с любимым существом прощаясь,
Припоминали формы и цвета,
Но прошлое казалось им случайным,
А достоверной только пустота.
В пригожий день, среди кустов душистых
Когда бы человеку жить и жить,
Я увидал убитого связиста.
Он все еще сжимал стальную нить.
В глазах была привычная забота,
Как будто, мертвый, опоздать боясь,
Он торопливо спрашивал кого-то,
Налажена ли прерванная связь.
Не знали мы, откуда друг наш смелый,
Кто ждет его в далеком городке,
Но жизнь его дышала и гудела,
как провод в холодеющей руке.
Быть может, здесь, в самозабвеньи сердца,
В солдатской незагаданной судьбе
Таится то высокое бессмертье,
Которое мерещилось тебе?
1942
====
* * *
Эренбург
Что было городом - дремучий лес,
И человек, услышав крик зловещий,
Зарылся в ночь от ярости небес,
Как червь слепой, томится и трепещет.
Ему теперь и звезды невдомек,
Он даже веки опустил, как ставни.
Но вот какой-то беглый огонек -
Напоминание о жизни давней.
Кто тот прохожий и чему он рад?
В кого влюблен? Глазами чьими бредит?
Иль это пробирается солдат
К слепой и окровавленной победе?
Откинуть мишуру минувших лет
И снизойти до косности природы,
Но только пронести короткий свет
Сквозь черные томительные годы!
1939
===
* * *
Эренбург
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,
Чтоб память распалась, чтоб та тоска
раскололасть.
Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума,
Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не
додумать.
Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом и
на пол.
Чтоб тикали ночью часы, чтоб кран этот капал,
Чтоб капля за каплей, чтоб цифры, рифмы, чтоб
что-то
Какая-то видимость точной, срочной работы,
Чтоб битться с врагом, чтоб штыком - под
бомбы, под пули,
Чтоб выстоять смерть, чтоб глаза в глаза
заглянули.
Не дай доглядеть, окажи, молю, эту милость -
Не видеть, не помнить, что с нами в жизни
случилось.
1938
===
ДЫХАНИЕ
Эренбург
Мальчика игрушечный кораблик
Уплывает в розовую ночь.
Если паруса его ослабли,
Может им дыхание помочь,
То, что домогается и клянчит,
На морозе обретает цвет,
Одолеть не может одуванчик
И в минуту облетает свет,
То, что крепче мрамора победы,
Хрупкое, не хочет уступать,
О котором бредит напоследок
Заркала нетронутая гладь
1939
===
ЭБРО
Эренбург
На ночь глядя выслали дозоры.
Горя повидали понтонеры.
До утра стучали пулеметы.
Над рекой летали самолеты.
С гор сползали каменные глыбы.
Засыпали, проплывая рыбы.
Умирая, подымались люди,
Не оставили они орудий,
И зенитки, заливаясь лаем,
Били потому, что было раем.
Другом никогда не станет недруг.
Будь ты, Ненависть, густой и щедрой,
Чтоб не дать врагам ни сна, ни хлеба,
Чтобы не было над ними неба,
Чтоб не ластились к ним дома звери,
Чтоб не знать, не говорить, не верить,
Чтобы мудрость нас не обманула,
Чтобы дулу отвечало дуло,
Чтоб прорваться с боем через реку
К утреннему розовому веку.
1938
===
* * *
Эренбург
Жилье средь гор, как всякое жилье:
Все те же пересуды, суп и скука,
А на веревке сушится белье,
И чешется весь день слепая сука.
Но подымись - и сразу мир другой,
От тысячи подробнотей очищен,
Дорога кажется большой рекой
И кораблем убогое жилище.
О, если б этот день перерости
И с высоты, средь тишины и снега,
Взглянуть на розовую пыль пути,
На синий дым последнего ночлега!
1939
====
ГОНЧАР В ХАЭНЕ
Эренбург
Где люди ужинали - мусор, щебень,
Кастрюли, битое стекло, постель,
Горшок с сиренью, а высоко в небе
Качается пустая колыбель.
Железо, кирпичи, квадраты, диски,
Разрозненные смутные куски.
Идешь - и под ногой кричат огрызки
Чужого счастья и чужой тоски.
Каким мы прежде обольщались вздором!
Что делала, что холила рука?
Так жизнь, ободранная живодером,
Вдвойне необычайна и дика.
Портрет семейный - думали про сходство.
Загадывали, чем обить диван.
Все оболочки грубое уродство
Навязчиво, как муха, как дурман.
А за углом уж суета дневная,
От мусора очищена тротуар.
И в глубине прохладного сарая
Над глиной трудится старик-гончар.
Я много жил, я ничего не понял,
И в изумлении гляжу один,
Как, повинуясь старческой ладони,
Из темноты рождается кувшин.
1938
====
* * *
Эренбург
Горят померанцы и горы горят.
Под ярким закатом забытый солдат.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
Натертые ноги в горячей пыли,
Они еще помнят, куда они шли.
В кармане письмо, он его не послал.
Остались патроны, не все расстрелял.
Он в гороле строил большие дома,
Один не достроил - настала зима.
Кого он голубил, кого он берег,
Когда петухи закричали н в срок,
Когда закричала ночная беда
И в темные горы ушли города?
Дымились оливы. Он шел под огонь.
Горела на солнце сухая ладонь.
Над Съера-Морена горела гроза.
Победа его целовала в глаза.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
1938
====
* * *
Эренбург
Города горят. У тех обид
Тонны тонн, чтоб истолочь гранит.
И летит, летит еще щепа,
Ружья, руки, розы, черепа.
От полей исходит трупный дух,
Псы не лают, не кричит петух,
Только говорит про мертвый кров
Рев больных недоенных коров.
Груди женщин выжала тоска.
Хлеб осыпался - и ни куска..
Умирала северная ель
И оливы розовых земель,
И родства не помнящий лишай
Научился говорить "прощай".
Будет день, и прорастет она -
Из костей, как всходят семена,
Всколосятся руки и штыки,
Зашагают мертвые полки,
Зашагают горя города,
Выплывут утопшие суда,
И на вахту станет без часов
Тень товарища и облаков.
Вспомнит старое крапивы злость,
Соком ярости нальется гроздь
Кровь проступит свозь земли тоску,
Кинется к разбитому древку,
И труба поведает, крича,
Сны загубленного трубача.
1940
====
ИСПАНИЯ
Эренбург
Парча румяных жадных богородиц.
Эскуриала грузные гроба.
Века по каменной пустыне бродит
Суровая испанская судьба.
На голове кувшин. Не догадаться,
Как ноша тяжела. Не скажет цеп
О горе и о гордости батрацкой,
Дитя не всхлипнет, и не выдаст хлеб.
Что ей гроза, артиллерийский пламень,
Стратегов хитроумные труды?
Узнает не впервые знойный каень
Осколки кувшина и плеск воды.
Ослы кричат. Поет труба пастушья.
В разгаре боя, в середине дня
Вдруг смутная улыбка равнодушья,
Присущая оливам и камням.
1938
====
ЯНВАРЬ 1939
Эренбург
В сырую ночь ветра точили скалы.
Испания, доспехи волоча,
На север шла. И до утра кричала
Труба помешанного трубача.
Бойцы из боя выводили пушки,
Крестьяне гнали одуревший скот,
А детвора несла свои игрушки,
И был у куклы перекошен рот.
Рожали в поле, пеленали мукой
И дальше шли, чтоб стоя умереть.
Костры еще горели - пред разлукой,
Трубы еще не замирала медь.
Что может быть печальней и чудесней -
Рука еще сжимала горсть земли.
В ту ночь от слов освобождалаись песни,
И шли деревни, будто корабли.
1939
===
ЛЕТО 1936
Эренбург
Сердце, это ли твой разгон?
Рыжий выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдам за один глоток!
Пуля - крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
(Как звала тебя в детстве мать?)
Крики ружей. Дым голубой.
Рукопашный короткий бой.
Пулемет. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон
1938
====
МАДРИД
Эренбург
Нет, не забыть тебя, Мадрид,
Твоей крови, твоих обид.
Холодный ветер кружит пыль.
Зачем у девочки костыль?
Зачем на свете фонари?
И кто дотянет до зари?
Зачем живет Карабанчель?
Зачем пустая колыбель?
И сколько будет эта мать
Не понимать и обнимать?
Выходит прямо в небо дверь,
И если хочешь, в небо верь,
А на земле клочок белья,
И кровью смочена земля.
И пушки говорят всю ночь,
Что не уйти и не помочь,
Что зря придумана заря,
Что не придут сюда моря,
Ни корабли, ни поезда,
Ни эта праздная звезда.
1938
====
МОНРУЖ
Эренбург
Был нищий пригород, и день был сер.
Весна нас выгнала в убогий сквер,
Где небо призрачно, а воздух густ.
Где чудом кажется сирени куст.
Где не расскажет про тупую боль
Вся в саже бредовая лакфиоль,
Где маленьких сажают на песок
И где тоска вгрызается в висок
Перекликались слава и беда,
Ломали и сдавали города
И умирал обманутый солдат
Средь суматохи городов и дат.
Я знаю, век, не изменить тебе,
Твоей суровой и большой судьбе,
Но на одну минуту мне позволь
Увидеть не тебя, а лакфиоль.
Увидеть не в бреду, а наяву
Больную, золотушную траву.
1939
===
* * *
Эренбург
Не торопись, внимательный биолог
Законы изучает естествва.
То был снаряда крохотный осколок,
И кажется, не дрогнула листва.
Что передать? Неконченную фразу?
Гримасу? Иль кисет для табака?
Он годы колесил. Застыла сразу,
Вся желтая, от курева, рука.
Прочтут когда-нибудь, что век был грозен
Прочтут (потом, вздохнув, перевернут),
Как прозябала, умирая, озимь,
Как больно было каждому зерну.
Забыть чужого века состраданье
И звуков равнодушную игру,
Но только чье-то смутное дыханье
Собой прикрыть, как спичку на ветру!
1938
===
* * *
"Разведка боем" - два коротких слова.
Роптали орудийные басы.
И командир поглядывал сурово
На крохотные дамские часы.
Сквозь заградительный огонь прорвались,
Кричали и кололи на лету,
А в полдень подчеркнул штабного палец
Захваченную утром высоту.
Штыком вскрывали пресные консервы.
Убитых хоронили, как во сне,
Молчали. Командир очнулся первый:
В холодной предрассветной тишине,
Когда дышали мертвые покоем,
Очистить высоту пришел приказ,
И, повторив слова "разведка боем",
Угрюмый командир не поднял глаз.
А час спустя заря позолотила
Чужой горы чернильные края.
Дай оглянуться - там мои могилы,
Разведка боем, молодость моя!
1938
===
===
* * *
Эренбург
По тихим плитам крепостного плаца
Разводят незнакомых часовых.
Я знал других... А сны давно не снятся,
И книжка - с адресами неживых.
Стоят не шелохнутся часовые.
Друзья редеют, и молчит беда.
Из слов остались самые простые:
Забота, воздух, дерево, вода.
Чужое горе липнет, как репенйик.
Торчит, старается найти язык.
А что сказать? Не осуждай, не смейся -
Я от себя и то уже отвык.
1939
===
РУССКИЙ В АНДАЛУЗИИ
Эренбург
Гроб несли по розовому щебню,
И труба унылая трубила.
Выбегали на шоссе деревни,
Подымали грабли или вилы.
Музыкой встревоженные птицы,
Те свою высвистывали зорю.
А бойцы, не смея торопиться,
Задыхались от жары и горя.
Прикурить он больше не попросит,
Не вздохнет о то, что обманула...
Опускали голову колосья,
И на привязи кричали мулы.
А потом оливы задрожали,
Заступ землю жесткую ударил.
Имени погибшего не знали,
Говорили коротко: "товарищ".
Под оливами могилу вырыв,
Положили на могиле камень.
На какой земле товарищ вырос?
Под какими жил он облаками?
И бойцвы сутулились тоскливо,
Отвернувшись, сглатывая слезы,
Может быть, ему милей оливы
Простодушная печаль березы?
В темноте все листья пахнут летом.
Все могилы сиротливы ночью.
Что придумаешь просторней света,
Человеческой судьбы короче?
1938
Альбасете, тише! Альмаден, молчи!
Залегли, не дышат. Ночи горячи.
Нет у верности другого языка,
Кроме острого, как ненависть, штыка.
Орудийная тяжелая гроза.
Из железа веки, из стекла глаза.
Малага оглохла, и Мадрид ослеп.
На крови замешан этот едкий хлеб.
С кровью смешана солдатская вода.
Барабанной дробью говорят года.
1939
===
Эренбург
Сердце, это ли твой разгон?
Рыжий, выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдать за один глоток!
Пуля - крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
Как звала тебя в детстве мать?
Красный камень. Дым голубой.
Орудийный короткий бой.
Пулеметы. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон.
1939
===
Илья Эренбург
В кастильском нищенском селенье,
Где только камень и война,
Была та ночь до одуренья
Криклива и раскалена.
Артиллерийской подготовки
Гроза гремела вдалеке.
Глаза хватались за винтовки,
И пулемет стучал в виске.
А в церкви - экая морока! -
Показывали нам кино.
Среди святителей барокко
Дрожало яркое пятно.
Как камень, сумрачны и стойки,
Молчали смутные бойцы.
Вдруг я услышал - русской тройки
Звенели лихо бубенцы,
И, памятью меня измаяв,
Расталкивая всех святых,
На стенке бушевал Чапаев,
Связав живых и неживых.
Как много силы у потери!
Как в годы переходит день!
И мечется по рыжей сьерре
Чапаева большая тень.
Земля моя, земли ты шире,
Страна, ты вышла из страны,
Ты стала воздухом, и в мире
Им дышат мужества сыны.
Но для меня ты - с колыбели
Моя земля, родимый край,
И знаю я, как пахнут ели,
С которыми дружил Чапай.
1939
===
* * *
Эренбург
Батарею скрывали оливы.
День был серый. Позли облака.
Мы глядели в окно на разрывы,
Говорили, что нет табака.
Говорили орудья сердито,
И про горе был этот рассказ.
В доме прыгали чашки и сита,
Штукатурка валилась на нас.
Что здесь делают шкап и скамейки.
Эти кресла в чехлах и комод?
Даже клетка, а в ней канарейка,
И, проклятая, громко поет.
Не смолкают дурацкие трели,
Стоит пушкам притихнуть - поет.
Отряхнувшись, мы снова глядели:
Перелет, недолет, перелет.
Но не скрою - волненье пичуги
До меня на минуту дошло.
И тогда я припомнил в испуге
Бредовое мое ремесло:
Эта спазма , что схватит за горло,
Не отпустиит она до утра -
Сколько чувств доконала, затерла
Слов и звуков пустая игра!
Канарейке ответила ругань,
Полоумный буфет завизжал.
Показался мне голосом друга
Батареи запальчивый залп.
1938
===
БРУНЕТЕ
Эренбург
В полдень было - шли солдат ряды.
В ржавой фляжке ни глотка воды.
На припеке (а уйти нельзя)
Обгорали мертвые друзья.
Я запомнил несколько примет:
У победы крыльев нет как нет,
У нее тяжелая ступня,
Пот и кровь от грубого ремня,
И она идет, едва дыша,
У нее тяжелая душа,
Человека топчет, как хлеба,
У нее тяжелая судьба.
Но крылатой краше этот пот,
Чтоб под землю заползти, как крот,
Чтобы руки, чтобы ружья, чтобы тень
Обломать, как первую сирень,
Чтобы в яму, к чорту, под откос,
Только б целовать ее взасос!
1938
===
* * *
Эренбург
Бывала в доме, где лежал усопший,
Такая тишина, что выли псы,
Кричал ребенок, в мыле билась лошадь
И слышно было, как идут часы.
Там на кровати чересчур громоздкой
Торжественно покойник почивал,
А смерть родные ублажали воском
И слепотой завешенных зеркал.
Они, с любимым существом прощаясь,
Припоминали формы и цвета,
Но прошлое казалось им случайным,
А достоверной только пустота.
В пригожий день, среди кустов душистых
Когда бы человеку жить и жить,
Я увидал убитого связиста.
Он все еще сжимал стальную нить.
В глазах была привычная забота,
Как будто, мертвый, опоздать боясь,
Он торопливо спрашивал кого-то,
Налажена ли прерванная связь.
Не знали мы, откуда друг наш смелый,
Кто ждет его в далеком городке,
Но жизнь его дышала и гудела,
как провод в холодеющей руке.
Быть может, здесь, в самозабвеньи сердца,
В солдатской незагаданной судьбе
Таится то высокое бессмертье,
Которое мерещилось тебе?
1942
====
* * *
Эренбург
Что было городом - дремучий лес,
И человек, услышав крик зловещий,
Зарылся в ночь от ярости небес,
Как червь слепой, томится и трепещет.
Ему теперь и звезды невдомек,
Он даже веки опустил, как ставни.
Но вот какой-то беглый огонек -
Напоминание о жизни давней.
Кто тот прохожий и чему он рад?
В кого влюблен? Глазами чьими бредит?
Иль это пробирается солдат
К слепой и окровавленной победе?
Откинуть мишуру минувших лет
И снизойти до косности природы,
Но только пронести короткий свет
Сквозь черные томительные годы!
1939
===
* * *
Эренбург
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,
Чтоб память распалась, чтоб та тоска
раскололасть.
Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума,
Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не
додумать.
Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом и
на пол.
Чтоб тикали ночью часы, чтоб кран этот капал,
Чтоб капля за каплей, чтоб цифры, рифмы, чтоб
что-то
Какая-то видимость точной, срочной работы,
Чтоб битться с врагом, чтоб штыком - под
бомбы, под пули,
Чтоб выстоять смерть, чтоб глаза в глаза
заглянули.
Не дай доглядеть, окажи, молю, эту милость -
Не видеть, не помнить, что с нами в жизни
случилось.
1938
===
ДЫХАНИЕ
Эренбург
Мальчика игрушечный кораблик
Уплывает в розовую ночь.
Если паруса его ослабли,
Может им дыхание помочь,
То, что домогается и клянчит,
На морозе обретает цвет,
Одолеть не может одуванчик
И в минуту облетает свет,
То, что крепче мрамора победы,
Хрупкое, не хочет уступать,
О котором бредит напоследок
Заркала нетронутая гладь
1939
===
ЭБРО
Эренбург
На ночь глядя выслали дозоры.
Горя повидали понтонеры.
До утра стучали пулеметы.
Над рекой летали самолеты.
С гор сползали каменные глыбы.
Засыпали, проплывая рыбы.
Умирая, подымались люди,
Не оставили они орудий,
И зенитки, заливаясь лаем,
Били потому, что было раем.
Другом никогда не станет недруг.
Будь ты, Ненависть, густой и щедрой,
Чтоб не дать врагам ни сна, ни хлеба,
Чтобы не было над ними неба,
Чтоб не ластились к ним дома звери,
Чтоб не знать, не говорить, не верить,
Чтобы мудрость нас не обманула,
Чтобы дулу отвечало дуло,
Чтоб прорваться с боем через реку
К утреннему розовому веку.
1938
===
* * *
Эренбург
Жилье средь гор, как всякое жилье:
Все те же пересуды, суп и скука,
А на веревке сушится белье,
И чешется весь день слепая сука.
Но подымись - и сразу мир другой,
От тысячи подробнотей очищен,
Дорога кажется большой рекой
И кораблем убогое жилище.
О, если б этот день перерости
И с высоты, средь тишины и снега,
Взглянуть на розовую пыль пути,
На синий дым последнего ночлега!
1939
====
ГОНЧАР В ХАЭНЕ
Эренбург
Где люди ужинали - мусор, щебень,
Кастрюли, битое стекло, постель,
Горшок с сиренью, а высоко в небе
Качается пустая колыбель.
Железо, кирпичи, квадраты, диски,
Разрозненные смутные куски.
Идешь - и под ногой кричат огрызки
Чужого счастья и чужой тоски.
Каким мы прежде обольщались вздором!
Что делала, что холила рука?
Так жизнь, ободранная живодером,
Вдвойне необычайна и дика.
Портрет семейный - думали про сходство.
Загадывали, чем обить диван.
Все оболочки грубое уродство
Навязчиво, как муха, как дурман.
А за углом уж суета дневная,
От мусора очищена тротуар.
И в глубине прохладного сарая
Над глиной трудится старик-гончар.
Я много жил, я ничего не понял,
И в изумлении гляжу один,
Как, повинуясь старческой ладони,
Из темноты рождается кувшин.
1938
====
* * *
Эренбург
Горят померанцы и горы горят.
Под ярким закатом забытый солдат.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
Натертые ноги в горячей пыли,
Они еще помнят, куда они шли.
В кармане письмо, он его не послал.
Остались патроны, не все расстрелял.
Он в гороле строил большие дома,
Один не достроил - настала зима.
Кого он голубил, кого он берег,
Когда петухи закричали н в срок,
Когда закричала ночная беда
И в темные горы ушли города?
Дымились оливы. Он шел под огонь.
Горела на солнце сухая ладонь.
Над Съера-Морена горела гроза.
Победа его целовала в глаза.
Раскрыты глаза, и глаза широки,
Садятся на эти глаза мотыльки.
1938
====
* * *
Эренбург
Города горят. У тех обид
Тонны тонн, чтоб истолочь гранит.
И летит, летит еще щепа,
Ружья, руки, розы, черепа.
От полей исходит трупный дух,
Псы не лают, не кричит петух,
Только говорит про мертвый кров
Рев больных недоенных коров.
Груди женщин выжала тоска.
Хлеб осыпался - и ни куска..
Умирала северная ель
И оливы розовых земель,
И родства не помнящий лишай
Научился говорить "прощай".
Будет день, и прорастет она -
Из костей, как всходят семена,
Всколосятся руки и штыки,
Зашагают мертвые полки,
Зашагают горя города,
Выплывут утопшие суда,
И на вахту станет без часов
Тень товарища и облаков.
Вспомнит старое крапивы злость,
Соком ярости нальется гроздь
Кровь проступит свозь земли тоску,
Кинется к разбитому древку,
И труба поведает, крича,
Сны загубленного трубача.
1940
====
ИСПАНИЯ
Эренбург
Парча румяных жадных богородиц.
Эскуриала грузные гроба.
Века по каменной пустыне бродит
Суровая испанская судьба.
На голове кувшин. Не догадаться,
Как ноша тяжела. Не скажет цеп
О горе и о гордости батрацкой,
Дитя не всхлипнет, и не выдаст хлеб.
Что ей гроза, артиллерийский пламень,
Стратегов хитроумные труды?
Узнает не впервые знойный каень
Осколки кувшина и плеск воды.
Ослы кричат. Поет труба пастушья.
В разгаре боя, в середине дня
Вдруг смутная улыбка равнодушья,
Присущая оливам и камням.
1938
====
ЯНВАРЬ 1939
Эренбург
В сырую ночь ветра точили скалы.
Испания, доспехи волоча,
На север шла. И до утра кричала
Труба помешанного трубача.
Бойцы из боя выводили пушки,
Крестьяне гнали одуревший скот,
А детвора несла свои игрушки,
И был у куклы перекошен рот.
Рожали в поле, пеленали мукой
И дальше шли, чтоб стоя умереть.
Костры еще горели - пред разлукой,
Трубы еще не замирала медь.
Что может быть печальней и чудесней -
Рука еще сжимала горсть земли.
В ту ночь от слов освобождалаись песни,
И шли деревни, будто корабли.
1939
===
ЛЕТО 1936
Эренбург
Сердце, это ли твой разгон?
Рыжий выжженный Арагон.
Нет ни дерева, ни куста,
Только камень и духота.
Все отдам за один глоток!
Пуля - крохотный мотылек.
Надо выползти, добежать.
(Как звала тебя в детстве мать?)
Крики ружей. Дым голубой.
Рукопашный короткий бой.
Пулемет. Потом тишина.
Здесь я встретил тебя, война.
Одурь полдня. Глубокий сон.
Край отчаянья, Арагон
1938
====
МАДРИД
Эренбург
Нет, не забыть тебя, Мадрид,
Твоей крови, твоих обид.
Холодный ветер кружит пыль.
Зачем у девочки костыль?
Зачем на свете фонари?
И кто дотянет до зари?
Зачем живет Карабанчель?
Зачем пустая колыбель?
И сколько будет эта мать
Не понимать и обнимать?
Выходит прямо в небо дверь,
И если хочешь, в небо верь,
А на земле клочок белья,
И кровью смочена земля.
И пушки говорят всю ночь,
Что не уйти и не помочь,
Что зря придумана заря,
Что не придут сюда моря,
Ни корабли, ни поезда,
Ни эта праздная звезда.
1938
====
МОНРУЖ
Эренбург
Был нищий пригород, и день был сер.
Весна нас выгнала в убогий сквер,
Где небо призрачно, а воздух густ.
Где чудом кажется сирени куст.
Где не расскажет про тупую боль
Вся в саже бредовая лакфиоль,
Где маленьких сажают на песок
И где тоска вгрызается в висок
Перекликались слава и беда,
Ломали и сдавали города
И умирал обманутый солдат
Средь суматохи городов и дат.
Я знаю, век, не изменить тебе,
Твоей суровой и большой судьбе,
Но на одну минуту мне позволь
Увидеть не тебя, а лакфиоль.
Увидеть не в бреду, а наяву
Больную, золотушную траву.
1939
===
* * *
Эренбург
Не торопись, внимательный биолог
Законы изучает естествва.
То был снаряда крохотный осколок,
И кажется, не дрогнула листва.
Что передать? Неконченную фразу?
Гримасу? Иль кисет для табака?
Он годы колесил. Застыла сразу,
Вся желтая, от курева, рука.
Прочтут когда-нибудь, что век был грозен
Прочтут (потом, вздохнув, перевернут),
Как прозябала, умирая, озимь,
Как больно было каждому зерну.
Забыть чужого века состраданье
И звуков равнодушную игру,
Но только чье-то смутное дыханье
Собой прикрыть, как спичку на ветру!
1938
===
* * *
"Разведка боем" - два коротких слова.
Роптали орудийные басы.
И командир поглядывал сурово
На крохотные дамские часы.
Сквозь заградительный огонь прорвались,
Кричали и кололи на лету,
А в полдень подчеркнул штабного палец
Захваченную утром высоту.
Штыком вскрывали пресные консервы.
Убитых хоронили, как во сне,
Молчали. Командир очнулся первый:
В холодной предрассветной тишине,
Когда дышали мертвые покоем,
Очистить высоту пришел приказ,
И, повторив слова "разведка боем",
Угрюмый командир не поднял глаз.
А час спустя заря позолотила
Чужой горы чернильные края.
Дай оглянуться - там мои могилы,
Разведка боем, молодость моя!
1938
===
===
* * *
Эренбург
По тихим плитам крепостного плаца
Разводят незнакомых часовых.
Я знал других... А сны давно не снятся,
И книжка - с адресами неживых.
Стоят не шелохнутся часовые.
Друзья редеют, и молчит беда.
Из слов остались самые простые:
Забота, воздух, дерево, вода.
Чужое горе липнет, как репенйик.
Торчит, старается найти язык.
А что сказать? Не осуждай, не смейся -
Я от себя и то уже отвык.
1939
===
РУССКИЙ В АНДАЛУЗИИ
Эренбург
Гроб несли по розовому щебню,
И труба унылая трубила.
Выбегали на шоссе деревни,
Подымали грабли или вилы.
Музыкой встревоженные птицы,
Те свою высвистывали зорю.
А бойцы, не смея торопиться,
Задыхались от жары и горя.
Прикурить он больше не попросит,
Не вздохнет о то, что обманула...
Опускали голову колосья,
И на привязи кричали мулы.
А потом оливы задрожали,
Заступ землю жесткую ударил.
Имени погибшего не знали,
Говорили коротко: "товарищ".
Под оливами могилу вырыв,
Положили на могиле камень.
На какой земле товарищ вырос?
Под какими жил он облаками?
И бойцвы сутулились тоскливо,
Отвернувшись, сглатывая слезы,
Может быть, ему милей оливы
Простодушная печаль березы?
В темноте все листья пахнут летом.
Все могилы сиротливы ночью.
Что придумаешь просторней света,
Человеческой судьбы короче?
1938
вторник, 5 февраля 2008 г.
Bandiera Rossa - песня
DEUTSCH
BANDIERA ROSSA
Rote Fahne
(Красное знамя - революционная песня)
Voran, du Arbeitsvolk, du darfst nicht weichen,
die rote Fahne, das ist dein Zeichen!
Voran mit frischem Mut auf neuen Bahnen,
die roten Fahnen wehn dir voran!
Refrain:
Brutrote Fahnen grüßt das Sonnenlicht,
brutrote Fahnen rufen zum Gericht!
Brutrote Fahnen werden Sieger sein,
sie tragen neue Hoffnung in die Welt hinein.
Im Schacht, im Werstattsaal, wo jeder schaffe,
die rote Fahne sei eure Waffe!
Der Zukunft reiches Glück, ihr könnt es ahnen,
die roten Fahnen wenn euch voran!
Reffrain
Es wird dir neue Zeit den Haß bezwingen,
die rote Fahne wird Frieden Bringen.
Zu freien Menschen formt sie Untertanen,
die roten Fahnen wenn euch voran!
Refrain
= = = =
BANDIERA ROSSA
КРАСНОЕ ЗНАМЯ
(Революционная песня)
Вперед, рабочий народ, не мнется
Красное знамя, это твой знак!
С бодрым духом нового пути.
Красное знамя развевается впереди.
Припев.
Алое (кроваво-красное) знамя навстречу солнечному свету,
Алое знамя зовет ...
Алое знамя побеждает,
Вы несете новую надежду человечеству.
В сражении, в зале, где каждый трудится,
Красное знамя - его оружие.
Счастье - в будущем, вы умеете его предвидеть.
Красное знамя развевается впереди!
Припев.
Оно становится новым временем победы над ненавистью.
Красное знамя ведет к миру
Новые люди образуют sie Untertanen
Красное знамя развевается впереди.
-------------------------------
Рабочий перевод с немецкого на русский
20 июня 2006 г.
= = =
(BANDIERA ROSSA)
RED BANNER
Forward, working class, red banner
does not crumpled, that is your symbol!
With cheerful soul of new path
Red banner flutters ahead!
Refrain
Scarlet banner goes to meet sun light,
scarlet banner calls...
scarlet banner wins,
You bring new hope to mankind.
In battle, in room where everybody works,
Red banner is his weapon.
Happiness - in future, you are able to foresee.
Red banner flutters ahead!
Refrain
It becomes new time of victory over hatred.
Red banner lead to peace.
New people form ...
Red banner flutters ahead!
------
Draft translation from German -> Russian -> English - "word-by-word rough text"
2nd of July, 2006
= = =
Avanti popolo
Musik: italienische Volksweise
Avanti popolo, alla riscossa,
bandiera rossa, bandiera rossa.
Avanti popolo, alla riscossa,bandiera rossa trionfera.
Bandiera rossa trionfera,
bandiera rossa trionfera,bandiera rossa trionfera.
Evviva socialismo e liberta.
Voran, du Arbeitsvolk, du darfst nicht weichen,
die rote Fahne, das ist dein Zeichen!
Voran mit frischem Mut auf neuen Bahnen,
die roten Fahnen wehn dir voran!
Blutrote Fahnen grüßt das Sonnenlicht,
blutrote Fahnen rufen zum Gericht!
Blutrote Fahnen werden Sieger sein,s
ie tragen neue Hoffnung in die Welt hinein.
Im Schacht, im Werkstattsaal,
wo jeder schaffe,die rote Fahne sei eure Waffe!
Der Zukunft reiches Glück, ihr könnt es ahnen,
die roten Fahnen wehn euch voran!
Blutrote Fahnen grüßt...
Es wird die neue Zeit den Haß bezwingen,
die rote Fahne wird Frieden bringen.
Zu freien Menschen formt sie Untertanen,
die roten Fahnen wehn euch voran!
Blutrote Fahnen grüßt...
BANDIERA ROSSA
Rote Fahne
(Красное знамя - революционная песня)
Voran, du Arbeitsvolk, du darfst nicht weichen,
die rote Fahne, das ist dein Zeichen!
Voran mit frischem Mut auf neuen Bahnen,
die roten Fahnen wehn dir voran!
Refrain:
Brutrote Fahnen grüßt das Sonnenlicht,
brutrote Fahnen rufen zum Gericht!
Brutrote Fahnen werden Sieger sein,
sie tragen neue Hoffnung in die Welt hinein.
Im Schacht, im Werstattsaal, wo jeder schaffe,
die rote Fahne sei eure Waffe!
Der Zukunft reiches Glück, ihr könnt es ahnen,
die roten Fahnen wenn euch voran!
Reffrain
Es wird dir neue Zeit den Haß bezwingen,
die rote Fahne wird Frieden Bringen.
Zu freien Menschen formt sie Untertanen,
die roten Fahnen wenn euch voran!
Refrain
= = = =
BANDIERA ROSSA
КРАСНОЕ ЗНАМЯ
(Революционная песня)
Вперед, рабочий народ, не мнется
Красное знамя, это твой знак!
С бодрым духом нового пути.
Красное знамя развевается впереди.
Припев.
Алое (кроваво-красное) знамя навстречу солнечному свету,
Алое знамя зовет ...
Алое знамя побеждает,
Вы несете новую надежду человечеству.
В сражении, в зале, где каждый трудится,
Красное знамя - его оружие.
Счастье - в будущем, вы умеете его предвидеть.
Красное знамя развевается впереди!
Припев.
Оно становится новым временем победы над ненавистью.
Красное знамя ведет к миру
Новые люди образуют sie Untertanen
Красное знамя развевается впереди.
-------------------------------
Рабочий перевод с немецкого на русский
20 июня 2006 г.
= = =
(BANDIERA ROSSA)
RED BANNER
Forward, working class, red banner
does not crumpled, that is your symbol!
With cheerful soul of new path
Red banner flutters ahead!
Refrain
Scarlet banner goes to meet sun light,
scarlet banner calls...
scarlet banner wins,
You bring new hope to mankind.
In battle, in room where everybody works,
Red banner is his weapon.
Happiness - in future, you are able to foresee.
Red banner flutters ahead!
Refrain
It becomes new time of victory over hatred.
Red banner lead to peace.
New people form ...
Red banner flutters ahead!
------
Draft translation from German -> Russian -> English - "word-by-word rough text"
2nd of July, 2006
= = =
Avanti popolo
Musik: italienische Volksweise
Avanti popolo, alla riscossa,
bandiera rossa, bandiera rossa.
Avanti popolo, alla riscossa,bandiera rossa trionfera.
Bandiera rossa trionfera,
bandiera rossa trionfera,bandiera rossa trionfera.
Evviva socialismo e liberta.
Voran, du Arbeitsvolk, du darfst nicht weichen,
die rote Fahne, das ist dein Zeichen!
Voran mit frischem Mut auf neuen Bahnen,
die roten Fahnen wehn dir voran!
Blutrote Fahnen grüßt das Sonnenlicht,
blutrote Fahnen rufen zum Gericht!
Blutrote Fahnen werden Sieger sein,s
ie tragen neue Hoffnung in die Welt hinein.
Im Schacht, im Werkstattsaal,
wo jeder schaffe,die rote Fahne sei eure Waffe!
Der Zukunft reiches Glück, ihr könnt es ahnen,
die roten Fahnen wehn euch voran!
Blutrote Fahnen grüßt...
Es wird die neue Zeit den Haß bezwingen,
die rote Fahne wird Frieden bringen.
Zu freien Menschen formt sie Untertanen,
die roten Fahnen wehn euch voran!
Blutrote Fahnen grüßt...
Хемингуэй. On the quai at Smyrna
Эрнст Хемингуэй
Ernst Hemingway
On the quai at Smyrna
Странная вещь была, он сказал, как они пронзительно кричали каждый раз в полночь. Я не знаю, почему они пронзительно кричали в это время. Мы были в гавани, и они все были на пирсе, и в полночь они начинали пронзительно кричать. Нам случалось повернуть на них прожектор, чтобы успокоить их. Это всегда обманывало. Мы светили прожектором вверх и вниз по ним два или три раза, и они переставали. Один раз я был старшим офицером на пирсе, и турецкий офицер пришел ко мне в страшном гневе, потому что один из матросов больше всего оскорблял его (one of our sailors had been most insulting to him). Итак, я сказал ему, что парень будет послан на корабль, и будет самым строгим образом наказан. Я попросил его указать его. Так, он указал помощника пулеметчика, самого безобидного парня. Говорили, что он наиболее страшно и неоднократно оскорблял; говорили мне через переводчика (Said he'd been most frightfully and repeatedly ibsulting). Я не мог представить себе, как помощник пулеметчика знал достаточно турецкий, чтобы быть оскорбленным (to be insulting). Я вызвал его и сказал: "И на всякий случай вы должны сказать любому турецкому офицеру".
"Я не говорил никому из них, сэр".
"Я почти уверен в этом", - сказал я, "но лучше бы вы пошли на борт корабля и не приходили бы на берег снова остаток дня".
Потом я говорил турку, человек был послан на борт корабля и с ним будут наиболее строго (жестоко) обращаться. О, наиболее сурово. Он чувствовал превосходство по поводу этого (He felt topping about it). Хорошими друзьями мы были.
Самое плохое, сказал он, были женщины с мертвыми младенцами (бэби). Вы не могли достигнуть, чтобы женщины бросили (give up) своих мертвых младенцев. Они хотели бы иметь детей мертвыми детей в течение шести дней (They'd have babies dead for six day). Не бросать их. Вы не можете ничего сделать с этим. Нужно взять их наконец (Had to take them away finally). Потом была старая леди, самый чрезвычайный случай. Я сказал это доктору и он сказал, что я лгу (I was lying). Мы отделались от них на пирсе, пришлось отделаться от мертвых (We were clearing them off the pier, had to clear off te dead ones), и потом эта старая женщина лежала на некотором виде подстилки (носилках). Они сказали: "Вы посмотрите на нее, сэр?" Итак, я посмотрел на нее и как раз потом она умерла и лежала абсолютно холодная. Ее ноги были вытянуты, и она вытянулась от талии и лежала почти негнущаяся. Точно как будто она умерла в течение ночи. Я сказал об этом медицинскому парню (medical chap) об этом, и он сказал мне, это было неважно.
Их всех не было здесь на пирсе, и все не было как землетрясение или такой сорт вещи, потому что они никогда не знали о турке. Они никогда не знали, что старый турк будет делать. Вы помните, что они приказывали нам не входить, чтобы to take off any more? Он имел любое количество батарей и мог ударить нас, очистив с воды (could have blown us clean out of the water). Мы собирались войти, пошли ближе вдоль по пирсу, дали уйти вперед и подняли якоря и потом обстрелять (chell) турецкий квартал города. Они хотели бы ударить (сдуть) нас с воды, но мы хотели бы ударить (сдуть) город просто в ад. Они только что сделали несколько пустых атак на нас, когда мы входили. Kemal опустился и победил (sacked) турецкого командира. Для расширения своей власти и некоторой такой вещи (чего-то такого). Он получил немного о себе самом. Это был бы ад беды (It would have been the hell of a mess).
Вы помните гавань. Быо много хороших вещей, плавающих вокруг в ней. Это был только один раз в моей жизни, когда я достиг того, что я мечтал о делах (вещах). Вы не помните женщин, которые имели младенцев, как вы помните тех с мертвыми младенцами. У них было с ними все хорошо. Удивительно, как некоторые из них умерли. Вы только ччто покрыли их чем-то и позволили им идти (let them go to it). Они всегда выбирают самое темное место во власти, чтобы иметь их (They'd always pick out the darkest place in the hold to have them). Никто из них не помнил ничего, когда они один раз ушли с пирса.
Греки тоже были хорошие парни. Когда они эвакуировались, они имели весь свой багаж - животные, который они не могли снять (take off with) с собой, так что они просто сломали их ноги (передние конечности) и сбрасывали их в мелкую воду. Всех этих мулов со своими сломанными передними конечностями пускали в мелкую воду. Это был весь приятный бизнес. Мое слово, да, самый приятный бизнес.
Ernst Hemingway
On the quai at Smyrna
Странная вещь была, он сказал, как они пронзительно кричали каждый раз в полночь. Я не знаю, почему они пронзительно кричали в это время. Мы были в гавани, и они все были на пирсе, и в полночь они начинали пронзительно кричать. Нам случалось повернуть на них прожектор, чтобы успокоить их. Это всегда обманывало. Мы светили прожектором вверх и вниз по ним два или три раза, и они переставали. Один раз я был старшим офицером на пирсе, и турецкий офицер пришел ко мне в страшном гневе, потому что один из матросов больше всего оскорблял его (one of our sailors had been most insulting to him). Итак, я сказал ему, что парень будет послан на корабль, и будет самым строгим образом наказан. Я попросил его указать его. Так, он указал помощника пулеметчика, самого безобидного парня. Говорили, что он наиболее страшно и неоднократно оскорблял; говорили мне через переводчика (Said he'd been most frightfully and repeatedly ibsulting). Я не мог представить себе, как помощник пулеметчика знал достаточно турецкий, чтобы быть оскорбленным (to be insulting). Я вызвал его и сказал: "И на всякий случай вы должны сказать любому турецкому офицеру".
"Я не говорил никому из них, сэр".
"Я почти уверен в этом", - сказал я, "но лучше бы вы пошли на борт корабля и не приходили бы на берег снова остаток дня".
Потом я говорил турку, человек был послан на борт корабля и с ним будут наиболее строго (жестоко) обращаться. О, наиболее сурово. Он чувствовал превосходство по поводу этого (He felt topping about it). Хорошими друзьями мы были.
Самое плохое, сказал он, были женщины с мертвыми младенцами (бэби). Вы не могли достигнуть, чтобы женщины бросили (give up) своих мертвых младенцев. Они хотели бы иметь детей мертвыми детей в течение шести дней (They'd have babies dead for six day). Не бросать их. Вы не можете ничего сделать с этим. Нужно взять их наконец (Had to take them away finally). Потом была старая леди, самый чрезвычайный случай. Я сказал это доктору и он сказал, что я лгу (I was lying). Мы отделались от них на пирсе, пришлось отделаться от мертвых (We were clearing them off the pier, had to clear off te dead ones), и потом эта старая женщина лежала на некотором виде подстилки (носилках). Они сказали: "Вы посмотрите на нее, сэр?" Итак, я посмотрел на нее и как раз потом она умерла и лежала абсолютно холодная. Ее ноги были вытянуты, и она вытянулась от талии и лежала почти негнущаяся. Точно как будто она умерла в течение ночи. Я сказал об этом медицинскому парню (medical chap) об этом, и он сказал мне, это было неважно.
Их всех не было здесь на пирсе, и все не было как землетрясение или такой сорт вещи, потому что они никогда не знали о турке. Они никогда не знали, что старый турк будет делать. Вы помните, что они приказывали нам не входить, чтобы to take off any more? Он имел любое количество батарей и мог ударить нас, очистив с воды (could have blown us clean out of the water). Мы собирались войти, пошли ближе вдоль по пирсу, дали уйти вперед и подняли якоря и потом обстрелять (chell) турецкий квартал города. Они хотели бы ударить (сдуть) нас с воды, но мы хотели бы ударить (сдуть) город просто в ад. Они только что сделали несколько пустых атак на нас, когда мы входили. Kemal опустился и победил (sacked) турецкого командира. Для расширения своей власти и некоторой такой вещи (чего-то такого). Он получил немного о себе самом. Это был бы ад беды (It would have been the hell of a mess).
Вы помните гавань. Быо много хороших вещей, плавающих вокруг в ней. Это был только один раз в моей жизни, когда я достиг того, что я мечтал о делах (вещах). Вы не помните женщин, которые имели младенцев, как вы помните тех с мертвыми младенцами. У них было с ними все хорошо. Удивительно, как некоторые из них умерли. Вы только ччто покрыли их чем-то и позволили им идти (let them go to it). Они всегда выбирают самое темное место во власти, чтобы иметь их (They'd always pick out the darkest place in the hold to have them). Никто из них не помнил ничего, когда они один раз ушли с пирса.
Греки тоже были хорошие парни. Когда они эвакуировались, они имели весь свой багаж - животные, который они не могли снять (take off with) с собой, так что они просто сломали их ноги (передние конечности) и сбрасывали их в мелкую воду. Всех этих мулов со своими сломанными передними конечностями пускали в мелкую воду. Это был весь приятный бизнес. Мое слово, да, самый приятный бизнес.
Хемингуэй. Старик на мосту
Эрнст Хемингуэй
Старик на мосту
(Ernst Hemingway
Old Man at the Bridge)
Старик в очках со стальными ободками и очень грязных одеждах сидел на обочине дороги. Это был понтонный мост через реку и его пересекали телеги, тележки носильщика вверх , и мужчины, женщины и дети. Телеги, которые тащили мулы, пошатывались по крутому берегу вверх от моста с солдатами, помогающими толкать спицы колес. Телеги скрежетали вверх и прочь ото всего этого, и крестьяне брели, лодыжками глубоко в пыли. Но старик сидел здесь без движения. Он был слишком уставшим, чтобы идти куда-нибудь дальше.
Это был мой бизнес пересекать мост, исследовать предмостное укрепление по ту сторону и выяснить, какую точку достиг противник. Я делал это и возвращался на мост. Теперь было не так много телег и очень немного людей в движении, но старик еще сидел там.
"Откуда вы пришли?", - спросил я его.
"Из Сан Карлоса (San Carlos), - сказал он и улыбнулся.
Это бы его родной город, и поэтому это доставляло ему удовольствие упоминуть его, и он улыбался.
"Я заботился о животных", - объяснил он.
"О", - сказал я, не вполне понимая.
"Да", - сказал он. "Я оставался, вы видите, заботиться о животных. Я был последним, кто покинул город Сан Карлос (San Carlos)".
Он не выглядел как stepherd или пастух и я посмотрел на его грязные одежды и его грязное лицо и его очки со стальным ободком и сказал: "Какие там были животные?"
"Разные животные", - сказал он и покачал головой. "Я должен был оставить их".
Я смотрел на мост и Африканского вида местность Этро Делта (Ebro Delta) и думал, какой долгой теперь она была бы перед тем, как мы могли бы увидеть врага, и слушая все время первые шумы, которые будут подавать сигнал о том, что таинственное событие устанавливает контакт, и старик будет сидеть здесь.
"Какие животные там были?", - спросил я.
"Там было трое животных вместе", - объяснил я. "Два козла и кошка, и потом было еще две пары голубей".
"И вам пришлось их оставить?", - спросил я.
"Да. Из-за артиллерии. Капитан сказал мне идти из-за артиллерии".
"И вы не имеете семьи?", - спросил я, наблюдая за дальним концом моста, где несколько последних телег торопились вниз по откосу берега.
"Нет", - сказал он, - "только животные, я сказал. С кошкой, конечно, будет все в порядке. Кошка может быть сама о себе заботиться (look out for itself), но я не могу думать, что будет с остальными".
"Какую политику (принципы) вы имеете (What politics have you?)", - спросил я.
"Я без политики", - сказал он. "Мне семьдесят шесть лет. Я прошел двадцать километров сейчас и я думаю, сейчас я не могу идти дальше."
"Это хорошее место для остановки", - сказал я. "Если вы можете сделать ее, есть тележки носильщиков наверху на дороге, где она разветвляется на Tortosa".
"Я немного пожожду", - сказал он, "и потом пойду. Где ходят тележки?"
"На Барселону (Toward Barcelona)", - сказал я ему.
"Я не знаю никого в этом направлении", - сказал он, - "но большое вам спасибо. Спасибо большое еще раз".
Он посмотрел на меня бессмысленно и утомленно, потом сказал, не разделяя свое беспокойство с кем-либо, "С кошкой будет все в порядке, я уверен. Нет необходимости быть неспокойным по поводу кошки. Но остальные. Теперь что вы думаете об остальных?"
"Почему они, возможно, тоже успешно пройдут через это".
"Вы так думаете?"
"Почему нет", - сказал я, наблюдая за берегом реки, где сейчас не было телег.
"Но что они будут делать под артиллерией, когда мне сказали уйти из-за артиллерии?"
"Вы оставили клетку с голубями незапертой?", - спросил я.
"Да".
"Тогда они улетят".
"Да, они, определенно, улетят. Но остальные. Лучше не думать об остальных.", - сказал он.
"Если вы отдохнули, я пойду", - настаивал я. "Вставайте и попробуйте теперь пойти пешком".
"Спасибо вам", - ответил он и встал на ноги, покачиваясь из стороны в сторону и затем сел обратно в пыль.
"Я заботился о животных", - сказал он вяло, но больше нет (but no longer to me). "Я только заботился о животных".
"Нечего было делать по поводу него (There was nothing to do about him). Было пасхальное воскресенье (Easter Sundy), и Фашисты прорывались к Эбро (Ebro). Был серый, покрытый облаками день с низкими потолком, так, что их самолеты не летали. Этот и тот факт, что кошки знают, как заботиться самим о себе, был всей той хорошей удачей, которую мог когда-либо иметь старик.
----------------
Телеграфирован по подводному кабелю, Мадрид, апрель 1938
Cabled from Barcelona, April of 1938
Старик на мосту
(Ernst Hemingway
Old Man at the Bridge)
Старик в очках со стальными ободками и очень грязных одеждах сидел на обочине дороги. Это был понтонный мост через реку и его пересекали телеги, тележки носильщика вверх , и мужчины, женщины и дети. Телеги, которые тащили мулы, пошатывались по крутому берегу вверх от моста с солдатами, помогающими толкать спицы колес. Телеги скрежетали вверх и прочь ото всего этого, и крестьяне брели, лодыжками глубоко в пыли. Но старик сидел здесь без движения. Он был слишком уставшим, чтобы идти куда-нибудь дальше.
Это был мой бизнес пересекать мост, исследовать предмостное укрепление по ту сторону и выяснить, какую точку достиг противник. Я делал это и возвращался на мост. Теперь было не так много телег и очень немного людей в движении, но старик еще сидел там.
"Откуда вы пришли?", - спросил я его.
"Из Сан Карлоса (San Carlos), - сказал он и улыбнулся.
Это бы его родной город, и поэтому это доставляло ему удовольствие упоминуть его, и он улыбался.
"Я заботился о животных", - объяснил он.
"О", - сказал я, не вполне понимая.
"Да", - сказал он. "Я оставался, вы видите, заботиться о животных. Я был последним, кто покинул город Сан Карлос (San Carlos)".
Он не выглядел как stepherd или пастух и я посмотрел на его грязные одежды и его грязное лицо и его очки со стальным ободком и сказал: "Какие там были животные?"
"Разные животные", - сказал он и покачал головой. "Я должен был оставить их".
Я смотрел на мост и Африканского вида местность Этро Делта (Ebro Delta) и думал, какой долгой теперь она была бы перед тем, как мы могли бы увидеть врага, и слушая все время первые шумы, которые будут подавать сигнал о том, что таинственное событие устанавливает контакт, и старик будет сидеть здесь.
"Какие животные там были?", - спросил я.
"Там было трое животных вместе", - объяснил я. "Два козла и кошка, и потом было еще две пары голубей".
"И вам пришлось их оставить?", - спросил я.
"Да. Из-за артиллерии. Капитан сказал мне идти из-за артиллерии".
"И вы не имеете семьи?", - спросил я, наблюдая за дальним концом моста, где несколько последних телег торопились вниз по откосу берега.
"Нет", - сказал он, - "только животные, я сказал. С кошкой, конечно, будет все в порядке. Кошка может быть сама о себе заботиться (look out for itself), но я не могу думать, что будет с остальными".
"Какую политику (принципы) вы имеете (What politics have you?)", - спросил я.
"Я без политики", - сказал он. "Мне семьдесят шесть лет. Я прошел двадцать километров сейчас и я думаю, сейчас я не могу идти дальше."
"Это хорошее место для остановки", - сказал я. "Если вы можете сделать ее, есть тележки носильщиков наверху на дороге, где она разветвляется на Tortosa".
"Я немного пожожду", - сказал он, "и потом пойду. Где ходят тележки?"
"На Барселону (Toward Barcelona)", - сказал я ему.
"Я не знаю никого в этом направлении", - сказал он, - "но большое вам спасибо. Спасибо большое еще раз".
Он посмотрел на меня бессмысленно и утомленно, потом сказал, не разделяя свое беспокойство с кем-либо, "С кошкой будет все в порядке, я уверен. Нет необходимости быть неспокойным по поводу кошки. Но остальные. Теперь что вы думаете об остальных?"
"Почему они, возможно, тоже успешно пройдут через это".
"Вы так думаете?"
"Почему нет", - сказал я, наблюдая за берегом реки, где сейчас не было телег.
"Но что они будут делать под артиллерией, когда мне сказали уйти из-за артиллерии?"
"Вы оставили клетку с голубями незапертой?", - спросил я.
"Да".
"Тогда они улетят".
"Да, они, определенно, улетят. Но остальные. Лучше не думать об остальных.", - сказал он.
"Если вы отдохнули, я пойду", - настаивал я. "Вставайте и попробуйте теперь пойти пешком".
"Спасибо вам", - ответил он и встал на ноги, покачиваясь из стороны в сторону и затем сел обратно в пыль.
"Я заботился о животных", - сказал он вяло, но больше нет (but no longer to me). "Я только заботился о животных".
"Нечего было делать по поводу него (There was nothing to do about him). Было пасхальное воскресенье (Easter Sundy), и Фашисты прорывались к Эбро (Ebro). Был серый, покрытый облаками день с низкими потолком, так, что их самолеты не летали. Этот и тот факт, что кошки знают, как заботиться самим о себе, был всей той хорошей удачей, которую мог когда-либо иметь старик.
----------------
Телеграфирован по подводному кабелю, Мадрид, апрель 1938
Cabled from Barcelona, April of 1938
Хемингуэй. Лагерь индейцев
Эрнст Хемингуэй
Лагерь Индейцев
(Ernest Hemingway
Indian Camp)
Глава 1.
Каждый был пьяный. Вся батарея была пьяная и шла вдоль по дороге в темноте. Мы шли к Champagne. Лейтенант продолжал ехать верхом на своем коне в поля и говорил ему: "Я пьяный, я говорю вам, mon vieux (*). О, я такой пьяный". Мы шли вдоль дороги всю ночь в темноте, и адъютант продолжал ехать верхом рядом с моей кухней и говорил: "Вы должны погасить ее (You must put it out). Это опасно. Будет наблюдение". Мы шли пятьдесят километров от фронта, но адъютант беспокоился об огне в моей кухне. Было очень чудно идти вдоль дороги. Это было, когда я был кухонный капрал (a kitchen corporal).
-----------------
(*) mon vieux (фр.)- мой старик
Лагерь индейцев
На берегу озера остановилась другая гребная лодка. Два индейца стояли, ожидая.
Nick и его отец влезли на корму лодки, и индейцы оттолкнули ее и один из них начал грести. Дядя George сидел на корме гребной лодки лагеря. Молодой индец оттолкнул лодку лагеря и дядя George начал грести (and got in to row Uncle George).
Два индейца отправились в темноте. Nick слышал уключины другой лодки почти на пути впереди них во мгле. Индейцы гребли быстрыми неспокойными вхмахами. Nick лежал сзади, с рукой отца вокруг него. На воде было холодно. Индеец, который был на гребле, работал очень тяжело, но другая лодка все время двигалась в тумане вперед.
"Куда мы идем, папа (Dad)?", - спросил Nick.
"В лагерь индейцев. Там очень больна индейская дама (Indian lady)".
"О", - сказал Nick.
На той стороне залива они нашли на берегу другую лодку. Дядя Georde курил сигару в темноте. Молодой индеец вытащил лодку вверх на берег. Дядя George дал обоим индейцам сигары.
Они прогуливались от берега через луг, который был мокрый от росы, следом за молодым индейцем, который нес фонарь. Затем они пошли в леса по следу, который вел к кряжистой (покрытой бревнами - logged) дороге, которая вела обратно в холмы. На этой кряжистой дороге было много светлее, так как лесоматериал был короче по обеим сторонам (as the timber was cut away on both sides). Молодой индеец остановился и задул свой фонарь, и все они прогуливались по дороге.
Они прошли вокруг скамейки, и шла лающая собака. Впереди были огни лачуг, где жили полицейские барков (barkpeelers). Больше собак бросалосьна них. Два
индейца послали их обратно к лачугам. В лачуге, ближайшей к дороге, был свет в окне. Старая женщина стояла в дверном проеме и держала лампу.
Внутри на деревянной койке лежала молодая индейская женщина. Она старалась иметь своего ребенка через два дня (She had been trying to have her baby for two days) . Все в лагере помогали пожилой женщине (All the old women in the camp had been helping her). Люди отодвинулись вверх по дороге, чтобы сидеть в темноте и курить вне досягаемости шума, который она делала. Она пронзительно кричала, пока Nick и два индейца следовали за его отцом и Дядей George'ом в лачугу. Она лежала на более низкой койке, очень большой под одеялом. Ее голова была повернута к одной стороне. На более высокой койке был ее муж. Он отрезал свою ногу очень плохо на три дня раньше. Он курил трубку. Комната пахла очень плохо.
Отец Nick'а приказал положить немного воды на плиту, и пока она нагревалась, он говорил Nick'у.
"Эта дама собирается иметь ребенка, Nick", - сказал он.
"Я знаю", - сказал Nick.
"Ты не знаешь", - сказал его отец. "Слушай меня. То, что она собирается, от начала до конца называется быть в труде. Ребенок хочет быть рожденным, и она хоче, чтобы он был рожден. Все ее мускулы стараются получить ребенка рожденного. Вот что происходит, когда она пронзительно кричит.
"Я вижу", - саказал Nick.
Как раз после женщина закричала.
"О, Папа (Daddy), не можешь ли ты дать ей что-нибудь, чтобы заставить ее перестать пронзительно кричать?", - спросил Nick.
"Нет. У меня нет никакой анастезии", сказал ее отец. Но ее крики не важны. Я не слышу их, потому что они не важны",
Муж на верхней койке повернулся к стене.
Женщина в кухне жестом показала доктору, что вода горячая. Отец Nick'а пошел в кухню и вылил около половины воды из большого чайника в раковину. В воду, остававшуюся в чайнике, он положил несколько вещей, которые он развернул из носового платка.
"Они должны кипятиться", - сказал он и начал треть щеткой свои руки в раковине с горячей водой куском мыла, который он принес из лагеря. Nick смотрел, как руки его отца трут одна другую мылом. Пока его отец мыл руки очень внимательно и тщательно, он разоваривал.
"Ты видишь, Nick, предполагается, что младенцы рождаются сначала головой, но иногда это не так (babies are supposed to be born head first, but sometimes they're not. Когда их еще нет (это не так), они делают много беспокойства для каждого. Может быть, мне придется оперировать эту леди. Мы узнаем немного позже (We'll know in a little while)."
Когда он был удовлетворен своими руками, он вошел и пошел работать.
"Оттяни это одеяло, пожалуйста, George?", - сказал он. Я лучше не буду его трогать.
"Позднее, когда он начал оперировать, Дядя George и три индейца еще держали женщину. Она укусила Дядю George в руку, и Дядя George сказал: "Проклятая индийская волчица!", и молодой индеец, который был гребцом на лодке, которая привезла Дядю George, смеялся над ним. Nick держал для своего отца раковину. Все это заняло много времени.
Его отец поднял ребенка и шлепнул его, чтобы сделать ему дыхание, и передал его пожилой женщине.
"Смотри, это мальчик, Nick", - сказал он. "Как тебе нравится быть интернированным (interne)?"
Nick сказал: "Все хорошо". Он оглядывался по сторонам, так что не видел, что делает его отец.
"Вот . That get it", - сказал его отец и положил что-то в раковины.
Nick не смотрел на это.
"Теперь", - сказал его отец, "наложить швы. Ты можешь наблюдать за этим или нет, Nick, как тебе нравится. Я собираюсь зашить разрез, который я сделал".
Nick не наблюдал. Его любопытство пропало на долгое время.
Его отец кончил и встал. Дядя George и три индейца стояли. Nick поставил (put out) раковину в кухне.
Дядя George смотрел на свою руку. Молодой индеец улыбнулся, склонный к воспоминаниям.
"Я положу на это немного перекиси водорода, George", - сказал доктор.
Он нагнулся к индейской женщине. Она была спокойна сейчас, и ее глаза были закрыты. Она выглядела очень бледной. Она не знала, что стало с младенцом или что-то (She did not know what had becone of he baby or anything).
"Я вернусь утром", - сказал доктор, вставая. "Здесь должна быть медсестра от St. Ignace к полудню и она принесет все, что нам нужно".
Он чувствовал, что у него поднялось настроение (was exalted) и был болтливым, как футболисты в комнате для переодевания после игры.
"Это для медицинского журнала, George", - сказал он. "Делать Кесарево сечение, большим складным ножом и делать швы девятифутовым, суженным к концу, - хорошие передовые статьи".
Дядя George стоял против стены, глядя на руку.
"О, ты великий человек, все хорошо", - сказал он.
"Тебе следует взглянуть на гордого отца. Они обычно самые худшие страдальцы в этих маленьких делах", - сказал доктор. "Я должен сказать, что он принял это все довольно спокойно".
Он перетянул обратно шерстяное одеяло с головы индейца (He pulled back the blanket from the Indian's head). Его рука осталась мокрая. Он взобрался (mounted on) на край нижней койки с лампой в одной руке и посмотрел. Индеец лежал лицом к стене. Его горло было перерезано от уха до уха (His throat had been cut from ear to ear). Кровь стекала в лужу, где его тело осело на койне. Его голова покоилась на левой руке. Откытая бритва лежала, краем вверх, в одеялах.
"Выведи (позови) Nick'а из лачуги,George", - сказал доктор.
В этом не было необходимости. Nick, стоящий в дверях кухни, имел хороший вид верхней койки, где его отец, с лампой в одной руке, наклонил (tipped) голову индейца обратно.
Это было только начало рассвета, когда они шли вдоль выложенной бреванами дороги к озеру.
"Я ужасно сожалею, что я взял тебя вместе (с собой), Nickie", - сказал его отец, весь его после-операционное хорошее настроение (возбуждение) ушло. "It was an awful mess to put you through".
"Леди всегда имеют в такое тяжелое время детей"?, - спросил Nick.
"Нет, это очень, очень исключительно".
"Почему он убил себя, папа?"
"Я не знаю, Nick. Он не мог понимать дела (He couldn't stand things), я предполагаю".
"Много мужчин убивают себя, папа?"
"Не очень много, Nick".
"Много женщин?"
"Почти никогда".
"Когда-либо делают (Hardly ever)?"
"О, да". Они делают иногда".
"Папа?"
"Да".
"Куда пошел Дядя George?"
"Он придет, все в порядке (He'll turn up all right).
"Умереть тяжело, папа?"
"Нет, я думаю, это довольно легко, Nick. Это все зависит от обстоятельств".
Они сидели в лодке, Nick на корме, его отец греб. Солнце вставало над горами. Окунь прыгнул, делая круг в воде. Nick протянул свою руку в воду. Он чувствовал тепло в остром холоде утра.
Рано утром на озере, сидя на корме лодки с гребящим отцом, он чувствовал достаточно уверенно, что он никогда не умрет.
Глава II
Minarters торчал на дожде вне Adrianople через грязные равнины. Телеги застряли в тридцати милях вдоль дороги Karagatch. Водяные буйволы и рогатый скот тянули телеги через грязь. Нет конца и нет начала. Толко телеги, нагруженные всем, чем они владели. Старики и женщины, насквозь промокшие, шли вдоль, поддерживая движение рогатого скота. Maritza бежала трусливо бежала вверх почти до моста. Телеги создали сплошной затор на мосту с верблюдами, качавшимися между ними. Греческая конница толпилась вдоль процессии. Женщины и дети лежали были в телагах с матрицами, зеркалами, швейными машинами, узалми. Женщинам с ребенком с маленькой девочкой держала шерстяное одеяло вокруг нее и плакала (кричала). Испуганные, уставшие смотрела на нее. Шел дождь всю эвакуацию (It rained all through the evacuation).
Лагерь Индейцев
(Ernest Hemingway
Indian Camp)
Глава 1.
Каждый был пьяный. Вся батарея была пьяная и шла вдоль по дороге в темноте. Мы шли к Champagne. Лейтенант продолжал ехать верхом на своем коне в поля и говорил ему: "Я пьяный, я говорю вам, mon vieux (*). О, я такой пьяный". Мы шли вдоль дороги всю ночь в темноте, и адъютант продолжал ехать верхом рядом с моей кухней и говорил: "Вы должны погасить ее (You must put it out). Это опасно. Будет наблюдение". Мы шли пятьдесят километров от фронта, но адъютант беспокоился об огне в моей кухне. Было очень чудно идти вдоль дороги. Это было, когда я был кухонный капрал (a kitchen corporal).
-----------------
(*) mon vieux (фр.)- мой старик
Лагерь индейцев
На берегу озера остановилась другая гребная лодка. Два индейца стояли, ожидая.
Nick и его отец влезли на корму лодки, и индейцы оттолкнули ее и один из них начал грести. Дядя George сидел на корме гребной лодки лагеря. Молодой индец оттолкнул лодку лагеря и дядя George начал грести (and got in to row Uncle George).
Два индейца отправились в темноте. Nick слышал уключины другой лодки почти на пути впереди них во мгле. Индейцы гребли быстрыми неспокойными вхмахами. Nick лежал сзади, с рукой отца вокруг него. На воде было холодно. Индеец, который был на гребле, работал очень тяжело, но другая лодка все время двигалась в тумане вперед.
"Куда мы идем, папа (Dad)?", - спросил Nick.
"В лагерь индейцев. Там очень больна индейская дама (Indian lady)".
"О", - сказал Nick.
На той стороне залива они нашли на берегу другую лодку. Дядя Georde курил сигару в темноте. Молодой индеец вытащил лодку вверх на берег. Дядя George дал обоим индейцам сигары.
Они прогуливались от берега через луг, который был мокрый от росы, следом за молодым индейцем, который нес фонарь. Затем они пошли в леса по следу, который вел к кряжистой (покрытой бревнами - logged) дороге, которая вела обратно в холмы. На этой кряжистой дороге было много светлее, так как лесоматериал был короче по обеим сторонам (as the timber was cut away on both sides). Молодой индеец остановился и задул свой фонарь, и все они прогуливались по дороге.
Они прошли вокруг скамейки, и шла лающая собака. Впереди были огни лачуг, где жили полицейские барков (barkpeelers). Больше собак бросалосьна них. Два
индейца послали их обратно к лачугам. В лачуге, ближайшей к дороге, был свет в окне. Старая женщина стояла в дверном проеме и держала лампу.
Внутри на деревянной койке лежала молодая индейская женщина. Она старалась иметь своего ребенка через два дня (She had been trying to have her baby for two days) . Все в лагере помогали пожилой женщине (All the old women in the camp had been helping her). Люди отодвинулись вверх по дороге, чтобы сидеть в темноте и курить вне досягаемости шума, который она делала. Она пронзительно кричала, пока Nick и два индейца следовали за его отцом и Дядей George'ом в лачугу. Она лежала на более низкой койке, очень большой под одеялом. Ее голова была повернута к одной стороне. На более высокой койке был ее муж. Он отрезал свою ногу очень плохо на три дня раньше. Он курил трубку. Комната пахла очень плохо.
Отец Nick'а приказал положить немного воды на плиту, и пока она нагревалась, он говорил Nick'у.
"Эта дама собирается иметь ребенка, Nick", - сказал он.
"Я знаю", - сказал Nick.
"Ты не знаешь", - сказал его отец. "Слушай меня. То, что она собирается, от начала до конца называется быть в труде. Ребенок хочет быть рожденным, и она хоче, чтобы он был рожден. Все ее мускулы стараются получить ребенка рожденного. Вот что происходит, когда она пронзительно кричит.
"Я вижу", - саказал Nick.
Как раз после женщина закричала.
"О, Папа (Daddy), не можешь ли ты дать ей что-нибудь, чтобы заставить ее перестать пронзительно кричать?", - спросил Nick.
"Нет. У меня нет никакой анастезии", сказал ее отец. Но ее крики не важны. Я не слышу их, потому что они не важны",
Муж на верхней койке повернулся к стене.
Женщина в кухне жестом показала доктору, что вода горячая. Отец Nick'а пошел в кухню и вылил около половины воды из большого чайника в раковину. В воду, остававшуюся в чайнике, он положил несколько вещей, которые он развернул из носового платка.
"Они должны кипятиться", - сказал он и начал треть щеткой свои руки в раковине с горячей водой куском мыла, который он принес из лагеря. Nick смотрел, как руки его отца трут одна другую мылом. Пока его отец мыл руки очень внимательно и тщательно, он разоваривал.
"Ты видишь, Nick, предполагается, что младенцы рождаются сначала головой, но иногда это не так (babies are supposed to be born head first, but sometimes they're not. Когда их еще нет (это не так), они делают много беспокойства для каждого. Может быть, мне придется оперировать эту леди. Мы узнаем немного позже (We'll know in a little while)."
Когда он был удовлетворен своими руками, он вошел и пошел работать.
"Оттяни это одеяло, пожалуйста, George?", - сказал он. Я лучше не буду его трогать.
"Позднее, когда он начал оперировать, Дядя George и три индейца еще держали женщину. Она укусила Дядю George в руку, и Дядя George сказал: "Проклятая индийская волчица!", и молодой индеец, который был гребцом на лодке, которая привезла Дядю George, смеялся над ним. Nick держал для своего отца раковину. Все это заняло много времени.
Его отец поднял ребенка и шлепнул его, чтобы сделать ему дыхание, и передал его пожилой женщине.
"Смотри, это мальчик, Nick", - сказал он. "Как тебе нравится быть интернированным (interne)?"
Nick сказал: "Все хорошо". Он оглядывался по сторонам, так что не видел, что делает его отец.
"Вот . That get it", - сказал его отец и положил что-то в раковины.
Nick не смотрел на это.
"Теперь", - сказал его отец, "наложить швы. Ты можешь наблюдать за этим или нет, Nick, как тебе нравится. Я собираюсь зашить разрез, который я сделал".
Nick не наблюдал. Его любопытство пропало на долгое время.
Его отец кончил и встал. Дядя George и три индейца стояли. Nick поставил (put out) раковину в кухне.
Дядя George смотрел на свою руку. Молодой индеец улыбнулся, склонный к воспоминаниям.
"Я положу на это немного перекиси водорода, George", - сказал доктор.
Он нагнулся к индейской женщине. Она была спокойна сейчас, и ее глаза были закрыты. Она выглядела очень бледной. Она не знала, что стало с младенцом или что-то (She did not know what had becone of he baby or anything).
"Я вернусь утром", - сказал доктор, вставая. "Здесь должна быть медсестра от St. Ignace к полудню и она принесет все, что нам нужно".
Он чувствовал, что у него поднялось настроение (was exalted) и был болтливым, как футболисты в комнате для переодевания после игры.
"Это для медицинского журнала, George", - сказал он. "Делать Кесарево сечение, большим складным ножом и делать швы девятифутовым, суженным к концу, - хорошие передовые статьи".
Дядя George стоял против стены, глядя на руку.
"О, ты великий человек, все хорошо", - сказал он.
"Тебе следует взглянуть на гордого отца. Они обычно самые худшие страдальцы в этих маленьких делах", - сказал доктор. "Я должен сказать, что он принял это все довольно спокойно".
Он перетянул обратно шерстяное одеяло с головы индейца (He pulled back the blanket from the Indian's head). Его рука осталась мокрая. Он взобрался (mounted on) на край нижней койки с лампой в одной руке и посмотрел. Индеец лежал лицом к стене. Его горло было перерезано от уха до уха (His throat had been cut from ear to ear). Кровь стекала в лужу, где его тело осело на койне. Его голова покоилась на левой руке. Откытая бритва лежала, краем вверх, в одеялах.
"Выведи (позови) Nick'а из лачуги,George", - сказал доктор.
В этом не было необходимости. Nick, стоящий в дверях кухни, имел хороший вид верхней койки, где его отец, с лампой в одной руке, наклонил (tipped) голову индейца обратно.
Это было только начало рассвета, когда они шли вдоль выложенной бреванами дороги к озеру.
"Я ужасно сожалею, что я взял тебя вместе (с собой), Nickie", - сказал его отец, весь его после-операционное хорошее настроение (возбуждение) ушло. "It was an awful mess to put you through".
"Леди всегда имеют в такое тяжелое время детей"?, - спросил Nick.
"Нет, это очень, очень исключительно".
"Почему он убил себя, папа?"
"Я не знаю, Nick. Он не мог понимать дела (He couldn't stand things), я предполагаю".
"Много мужчин убивают себя, папа?"
"Не очень много, Nick".
"Много женщин?"
"Почти никогда".
"Когда-либо делают (Hardly ever)?"
"О, да". Они делают иногда".
"Папа?"
"Да".
"Куда пошел Дядя George?"
"Он придет, все в порядке (He'll turn up all right).
"Умереть тяжело, папа?"
"Нет, я думаю, это довольно легко, Nick. Это все зависит от обстоятельств".
Они сидели в лодке, Nick на корме, его отец греб. Солнце вставало над горами. Окунь прыгнул, делая круг в воде. Nick протянул свою руку в воду. Он чувствовал тепло в остром холоде утра.
Рано утром на озере, сидя на корме лодки с гребящим отцом, он чувствовал достаточно уверенно, что он никогда не умрет.
Глава II
Minarters торчал на дожде вне Adrianople через грязные равнины. Телеги застряли в тридцати милях вдоль дороги Karagatch. Водяные буйволы и рогатый скот тянули телеги через грязь. Нет конца и нет начала. Толко телеги, нагруженные всем, чем они владели. Старики и женщины, насквозь промокшие, шли вдоль, поддерживая движение рогатого скота. Maritza бежала трусливо бежала вверх почти до моста. Телеги создали сплошной затор на мосту с верблюдами, качавшимися между ними. Греческая конница толпилась вдоль процессии. Женщины и дети лежали были в телагах с матрицами, зеркалами, швейными машинами, узалми. Женщинам с ребенком с маленькой девочкой держала шерстяное одеяло вокруг нее и плакала (кричала). Испуганные, уставшие смотрела на нее. Шел дождь всю эвакуацию (It rained all through the evacuation).
Хемингуэй. Пятая колонна. Акт 3. Сцена 4
Хемингуэй. Пятая колонна
Акт 3. Сцена 4
То же, что Акт I, Сцена III, но позднее время после полудня. Когда занавес поднимается, вы видите две комнаты. Комната DOROTHY BRIDGES в темноте. PHILIP освещен, при опущенном занавесе. PHILIP лежит лицом вниз на кровати. ANITA сидит на стуле около кровати.
ANITA Philip!
PHILIP [ Не поворачиваясь и не глядя на нее ] Что случилось?
ANITA Пожалуйста, Philip.
PHILIP Пожалуйста кроваво (проклято) что? (Please bloody what)?
ANITA Где виски?
PHILIP Под кроватью.
ANITA Спасибо.
[ Она смотрит под кроватью. Затем ползет часть пути внизу. ] Не нашла.
PHILIP Посмотри шкаф потом. Кто-то снова прибрал здесь.
ANITA [ Идет к шкафу и открывает ее. Она внимательно смотрит внутри. ] Это все пустые бутылки.
PHILIP Ты точно маленький исследователь. Подойди сюда.
ANITA Я хочу найти виски.
PHILIP Посмотри в ночном столике.
[ ANITA идет (goes over) к ночному столику около кровати и открывает дверь - она извлекает бутылку виски. Идет за стаканом в ванную комнату и наливает виски в него и добавляет воды из графина около кровати ]
ANITA Philip. Выпей лучше this feel.
[ PHILIP садится и смотрит на нее. ]
PHILIP Привет, Black Buity (Черная красота). Как ты вошла сюда? (How did you get in here?)
ANITA From the pass key (Ключом от прохода).
PHILIP Хорошо.
ANITA Я не вижу тебя. Я очень беспокоилась. Я прихожу сюда, они говорят, ты внутри. Я стучу в дверь - нет ответа. Я стучу еще. Нет ответа. Я говорю открой мне наверху ключом от прохода (with the key pass).
PHILIP И они открыли?
ANITA Я говорила, ты послал за мной.
PHOLIP И?
ANITA Нет.
PHILIP Заботливая о тебе, чтобы придти, однако
ANITA Philip, ты еще эта большая блондинка?
PHILIP Я не знаю. Я сорт смешанный с этим. Дела становятся сортом усложнения. Каждую ночь я прошу ее выйти за меня замуж, и каждое утро я говорю ей, что я не имел это в виду. Я думаю, возможно, дела не могут продолжаться как это. Нет. Они не могут продолжаться, как это.
[ ANITA садится около него и похлопывает его голову и приглаживает назад его волосы. ]
ANITA Ты чувствуешь себя очень плохо. Я знаю.
PHILIP Хочешь рассказать мне секрет?
ANITA Да.
PHILIP Я никогда не чувствовал себя хуже.
ANITA Она разочарована. Она думала, что ты скажешь, как ты ловишь всех людей Пятой Колонны (Fifh Column).
PHILIP Я ловил их. Пойман только один человек. Взрывающий образчик он был, тоже (Disguisting specimen he was, too).
[ Стук в дверь. Это МЕНЕДЖЕР. ]
МЕНЕДЖЕР Извините глубоко, если беспокойство (disturbation) -
PHILIP Поддерживайте это чистым, Вы знаете, это подарок леди (Ther's ladies present).
МЕНЕДЖЕР Я имею в виду только войти и посмотреть, каждая ли вещь в порядке. Управляйте возможными действиями юной леди в случае Вашего отсутствия или несостоятельности (incapacity). Также требуйте предложения самых искренних самых теплых приветствий поздравлений превосходного исполнения подвига контршпионаж (counterespionage), дающего в результате объявления вечерних газет арест трех сотен членов Пятой Колонны (And desire offer sincerest warmest greetings congratulations admirable performance feat of counter-espoinage resulting announcement evening papers arrest three hundred members Fifth Column).
PHILIP Это в газете?
МЕНЕДЖЕР С подробностями арестов каждого типа предосудительности, привлеченных к расстрелу, заговоры убийства - саботаж, связь с врагом, каждая форма наслаждений (With details of arrestations of every tyep of rehensible engaged in shhoting, plotting assassinations - sabotaging, communicating with enemy, every form of delights).
PHILIP Наслаждений?
МЕНЕДЖЕР Это французское слово, пишется D-E-L-I-T-S (*), означающее проступок (обида, оскорбление, военю - наступление).
------
(*) de'lit (m) - проступок, преступление (m)
PHILIP И это все в порядке?
МЕНЕДЖЕР Абсолютно, Mr. Philip.
PHILIP И куда я приду? (And when Do I come in)?
МЕНЕДЖЕР О, каждый знает, что Вы вовлечены в выполнение таких следствий.
PHILIP Как именно они знают?
МЕНЕДЖЕР [ укоризненно ] Mr. Philip. Это (Is) Мадрид. В Мадриде каждый знает все часто до того, как это же самое имеет место (often before occurence of same). После того происшествия иногда он обсуждает, что касается того, кто действительно был (After occurence sometimes it discussions as to who actually did). Но перед происшествием весь мир знает точно, кто должен быть. Я выражаю поздравления теперь, чтобы предшествовать упрекам недовольных (of insaltisfiables), которые спрашивают: "Ах-ха! Только 300? Где остальные?
PHILIP Не будьте таким мрачным. Я полагаю, однако, что мне придется уйти сейчас.
МЕНЕДЖЕР Mr. Philip. Я думал об этом и пришел сюда, определяя, какая надежда будет в результате как отличное предложение. Если Вы уверены, бесполезно нести консервированные товары в качестве багажа.
[ Стук в дверь. Это MAX. ]
MAX Salud, Camaradas.
КАЖДЫЙ (EVERY ONE) Salud.
PHILIP [ Менеджеру] Идем (вместе) теперь, Comrade Stamp Collector (Собиратель Марок). Мы можем говорить об этом позже.
MAX [ Philip'у ] Wie gehts (Как поживаете? (немецкий))
PHILIP Хорошо. Не слишком хорошо.
ANITA O.K. Я приму ванну?
PHILIP Больше, чем O.K., дорогая. Но держи дверь закрытой, пожалуйста!
ANITA [ Из ванной ] (Is) вода теплее.
PHILIP Это хороший знак. Закрой дверь, пожалуйста.
[ ANITA закрывает дверь. MAX подходит к кроватии садится на стул. PHILIP сидит на кровати со свисающими ногами. ]
PHILIP Хочешь что-нибудь?
MAX Нет, Comrade. Ты был там?
PHILIP О, да. Я выдержал все это (I stayed all through it). Каждый кусочек этого. Все из этого им нужно знать что-то и они зовут меня обратно.
MAX Как он был?
PHILIP Трусливо (малодушно). Но это только пришло немного на время.
MAX И потом?
PHILIP О, и потом наконец он проливал (was spelling it out) быстрее, чем могла бы сделать это стенографистка. Я имею сильный желудок, ты знаешь.
MAX [ Игнорируя это ] Я вижу в газетах об арестах. Почему они публикуют такие вещи?
PHILIP Я не знаю, мой мальчик. Почему они делают? Я буду язвить (I'll bite).
MAX Это хорошо для морали. Но это также очень хорошо достать каждого. Did they bring in-the ah-.
PHILIP О, да. Труп, ты имеешь в виду? Они принесли его оттуда, откуда ушли мы, и Antonio его положил на стул в углу, и я положил сигарету в его рот и зажег ее, и это все было очень весело. Только сигарета не хотела гореть, конечно (? wouldn't stay lighted).
MAX Я очень счастлив, что я не должен оставаться.
PHILIP Я оставался. А потом я ушел. И затем я вернулся. Потом я ушел и они позвали меня обратно снова. Я был здесь до момента (?) час назад и теперь прошел (I'm through). На сегодня, то есть. Кончена моя работа на сегодня. Что-то еще делать завтра.
MAX Мы делали очень хорошую работу.
PHILIP Таr хорошо как вы могли. Это было очень блестяще и очень стремительно, и было, возможно, много дыр в сети, и большая часть улова ушла. Но они могут вытащить сеть снова. Тебе придется послать мне некоторое место еще, однако. Я не хорош здесь больше (I'm no good here any more). Слишком много людей знают, что я делаю. Не потому, что я разговариваю, нет. Просто это идет таким путем.
MAX Есть много мест, куда послать. Но ты еще должен некоторую работу сделать здесь.
PHILIP Но отошли меня так быстро, как ты можешь, пожалуйста? Я становлюсь на нервную сторону. (I'm getting on the jumpy side).
MAX Что насчет девушки в другой комнате?
PHILIP О, я собираюсь порвать с ней.
MAX Я не просил это.
PHILIP Нет. Но ты стал бы раньше или позднее. Нет смысла делать ребенка (babying) мне одному. Мы на пятьдесят лет необъявленных войн, и с записался добровольцем на этот период. Я не точно помню, что это было, но я записался хорошо.
MAX Так, мы имеем все. Нет вопроса подписания. Нет необходимости разговаривать со злобой.
PHILIP Я не озлоблен. Я просто не хочу сам быть дураком. Не разрешать вмещать вещи в часть меня туда, где вещи не должны быть (Not let hings get a hold in part of me where no things should get hold). Эта вещь становится довольно хороша внутри. Ну, я знаю, как лечить это.
MAX Как?
PHILIP Я покажу тебе, как.
MAX Запомни, Philip, я добрый человек.
PHILIP О, вполне. Так же и я. Вы должны иногда смотреть, как я работаю [ You ought to watch me work. ]
[ Пока они разговаривают, вы видите дверь 109 открытой и DOROTHY BRIDGES входит. Она зажигает свет, снимает свое уличное пальто и надевает накидку из чернобурой лисы. Стоя, она вертится в ней перед зеркалом. Она выглядит очень красивой в этот вечер. Она идет к граммофону и ставит Мазурку Шопена (Chopin Mazurka) и сидит на стуле, рядом с настольной лампой с книгой. ]
PHILIP Вот она (There she is). Она пришла, вот ты называешь это место, дом - сейчас.
MAX Philip, Comrade, ты не должен (you do not have to). Я говорю тебе искренне. Я не вижу признаков того, что она мешает твоей работе каким-либо образом.
PHILIP Нет, но я вижу. И ты ты скоро был бы проклят.
MAX Я оставлю это тебе, как раньше. Но помни, чтобы быть добрым. Нам, которым сделаны страшные вещи (to us to whom dreadful things have been done), доброта во всех возможных вещах - огромная важность.
PHILIP Я очень добрый тоже, ты знаешь. О, я добрый! Я необычайный!
MAX Нет, я не знаю, что ты добрый. Я хотел бы, чтобы ты был (In would like you to be).
PHILIP Просто ждешь здесь, пожалуйста?
[ PHILIP уходит из двери и стучит в дверь 109. Он нажимает на нее, открывая после стука и входит. ]
DOROTHY Hello (Привет), любимый.
PHILIP Hello. Как ты?
DOROTHY Да, дорогой.
[ Она делает (приготавливает) ему виски с водкой. В другой комнате MAX сидит на стуле около электрической плиты. ]
DOROTHY Где ты был, Philip?
Philip Просто вокруг. Проверял дела (Just around. Checking up onthings).
DOROTHY И как были дела?
PHILIP Некоторые были хороши, ты знаешь. А некоторые не так хороши. Я полагаю, что они уравновесятся.
DOROTHY И тебе не нужно уходить сегодня ночью?
PHILIP Я не знаю.
DOROTHY Philip, любимый, что случилось?
PHILIP Ничего не случилось.
DOROTHY Philip, давай пойдем отсюда. Я не должна оставаться здесь. Я отослала три статьи. Мы могли поехать в это место около Saint Tropez, и дожди еще не начались, и было бы мило там сейчас без людей. Потом, впоследствии, мы могли ходить на лыжах.
PHILIP [ Очень жестко (горько) ] Да, и впоследствии - в Египет, и счастливо заниматься любовью во всех отелях, и тысяча завтраков придет на подносах тысячью хорошими утрами в следующие три года; или девяносто следующих три месяца; или, однако, как бы долго не заняло у тебя, чтобы ты устала от меня, или я от тебя. И все, что мы бы сделали, чтобы развлечь себя. Мы бы остались в Grillon, или осенью, когда листья падают с деревьев, в Bois, и было отчетливо и холодно, мы бы прокатились в AUteuil, скачку с препятствиями и поддерживали тепло в своих больших угольных жаровнях на участке (in the paddock), и смотрели на них, take the water jump (падение прилива) и смотрели, как они приходят через живую изгородь и старую каменную стену. That's it. И глоток в баре коктейля шампанского и, впоследствии, поездка верхом на обел в La Rue' и в выходные (weekends) пойдем охотиться на фазанов в Sologne. Да, да, это так. И вылетим в Nairobi и в старый Mathaiga Club, и весной небольшое место ловли семги. Да, да, that's it. И каждая ночь в кровати вместе, так?
DOROTHY О, дорогой, подумай, как могло быть! У тебя есть эти большие деньги?
PHILIP У меня были. Пока я не вложил их в это дело (Till I got into this business).
DOROTHY И мы сделаем все это и Saint Moritz тоже?
PHILIP Saint Moritz? Не будь вульгарной. Kitz buhel ты имеешь в виду. Ты встретишь людей как Michel Arlen, в Saimt Moritz.
DOROTHY Но ты не должен встречаться с ним дорогой. Ты можешь игнорировать его (You could cut him). И мы действительно будем делать все это?
PHILIP Ты хочешь?
DOROTHY О, дорогой!
PHILIP Ты хочешь?
DOROTHY О, дорогой!
PHILIP Ты хотела бы поехать в Венгрию (Hungary), тоже какой-нибудь осенью? Ты можешь взять поместье, где очень дешево, и только платить за то, что ты охотишься. И на квартирах Danube вы имеете большие полеты гусей. И были ли Вы когда-нибудь в Lamu, где длинный пляж (взморье) с dhows, и ветер в пальмах ночью. Или что о Malindi, где вы можете surfboard на берег и прохлада и свежесть самого северного муссона (дождливого сезона), и нет пижам, и нет простынь ночью. Вы как Malindi.
DOROTHY Я знаю, я была бы, Philip.
PHILIP И были ли когда-либо (been out) в Sans Soici в Havana в субботу ночью, чтобы танцевать в Patio под королевскими пальмами? Они серые и возвышаются, как колонны, и вы остаетесь всю ночь здесь и играете dice (**) или колесо (wheel), и поедете в Jaimanitas на завтрак на рассвете. И каждый знает каждого (else) и очень приятно и весело.
DOROTHY Можем ли мы поехать туда?
PHILIP Нет.
DOROTHY Почему нет, Philip.
PHILIP Мы не поедем никуда (We won't go any where).
DOROTHY Почему, дорогой.
PHILIP Ты можешь, если ты хочешь. Я составлю тебе путеводитель (маршрут) (itinerary).
DOROTHY Но почему мы не можем ехать вместе?
PHILIP Ты можешь ехать. Но я был во всех тех местах и я оставил их все позади. И куда я иду сейчас, я иду один, или с другими, кто идет туда по той же причине, что и я.
DOROTHY И я не могу идти туда?
PHILIP Нет.
DOROTHY И почему я не могу идти, где бы это ни было? Я могла бы учиться и я не боюсь.
PHILIP Одна причина в том, что я не знаю, где это. И другая, что я не возьму тебя (I wouldn't take you).
DOROTHY Почему нет?
PHILIP Потому что ты бесполезна, в действительности. Ты не образована, от тебя нет пользы, и ты ленива.
DOROTHY Может быть, остальные. Но я не бесполезна.
PHILIP Почему ты не бесполезна.
DOROTHY Ты знаешь - или ты должен знать.
[ Она плачет. ]
PHILIP О, да. Это (That)
DOROTHY Это все, что это означает для тебя?
PHILIP Это товар, за который ты не должен платить слишком большую цену.
DOROTHY Итак - я товар (commodity)?
PHILIP Да, очень значительный товар. Наиболее красивый, который я когда-либо имел.
DOROTHY Хорошо. Я рада слышать, что ты сказал это. И я рада, что расвет. Теперь уходи отсюда. Ты самодовольный (тщеславный) пьяница. Ты нелепый, надменный, позирующий хвастун. Ты товар, ты. Случалось ли когда-гибудь с тобой, что ты был товаром? Товаром, за который не следует платить слишком высокую цену?
PHILIP [ Смеясь ] Нет. But I see it the way you put it.
DOROTHY Ну, ты видишь, ты совершенно порочный (vicious) товар. Никогда дома. Нет всю ночь. Грязный, мутный, беспорядочный. Ты ужасный товар. Мне просто нравился пакет, в который он был положен. Это было все. Я рада, что ты уходишь.
PHILIP Действительно?
DOROTHY Да, действительно. Ты и твой товар. Но ты не должен был упоминать все те места, если мы даже не собирались когда-либо ехать к ним (туда).
PHILIP Я очень сожалею. Это не было добрым.
DOROTHY О, не будь добрым (Don't be kind either). Ты страшен, когда ты добрый. Только добрые люди должны пытаться быть добрыми. Ты ужасный, когда ты добрый. И тебе не надо было упоминать их в дневное время.
PHILIP Я сожалею.
DOROTHY О, не сожалей. Ты - хуже всего, когда ты сожалеешь (You're at your worst when you're sorry). Я не могу переносить, когда ты сожалеешь (I can't stand you sorry). Просто войди (Just get out).
PHILIP Хорошо, до свидания.
[ Он кладет свои руки вокруг нее, чтобы поцеловать ее. ]
DOROTHY Не целуй меня также (either). Поцелуй меня и потом ты пойдешь прямо к товару. Я знаю тебя.
[ PHILIP держит ее крепко и целует. ]
О, Philip, Philip.
PHILIP До свидания.
DOROTHY Ты-ты-ты не хочешь товар?
PHILIP Я не могу себе это позволить.
[ DOROTHY отворачиваетяс от него. ]
DOROTHY В таком случае, иди в таком случае (Then, go then).
PHILIP До свидания.
DOROTHY О, выходи.
[ PHILIP выходит из дверит и идет в свою комнату. MAX еще сидит на стуле. В другой комнате DOROTHY звонит по телефону горничной. ]
MAX Так?
[ PHUILIP стоит здесь, смотря на электрическую плиту. MAX смотрит на плиту тоже. В другой комнате PETRA пришла к двери. ]
PETRA Да, Сеньорита.
[ DOROTHY сидит на кровти. Ее голова поднята, но слезы текут вниз по ее щекам. PETRA подходит к ней. ]
Что, Сеньорита?
DOROTHY О, Petra, он плохой, точно, как я тебе говорила. Он плохой, плохой, плохой. И как проклятая дура я думала, что мы будем (were going) счастливы. Но он плохой.
PETRA Да, Сеньорита.
DOROTHY Но, ох, Petra, беда в том, что я люблю его.
[ PETRA стоит здесь около кровати с DOROTHY. В комнате 110 PHILIP стоит перед ночным столиком. Он льет себе виски и добавляет (puts) в нее воду. ]
PHILIP Anita.
ANITA [ Изнутри ванной комнаты ] Да, Philip.
PHILIP Anita, выйди, когда бы ты ни кончила свою ванную
MAX Я иду.
PHILIP Нет. Оставайся (Stay around).
MAX Нет, нет, нет. Пожалуйста, я иду.
PHILIP [ Очень сухим однообразным голосом. ] Вода была горячая?
ANITA [ Изнутри ванной ] Была милая ванна.
MAX Я иду. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, я иду.
ЗАНАВЕС
--------
(**) dice - кубик, кости (используются в играх в теории вероятности),
---
(*) dhows [dau] - одномачтовое арабское судно на берегу (на его сторонах)
Акт 3. Сцена 4
То же, что Акт I, Сцена III, но позднее время после полудня. Когда занавес поднимается, вы видите две комнаты. Комната DOROTHY BRIDGES в темноте. PHILIP освещен, при опущенном занавесе. PHILIP лежит лицом вниз на кровати. ANITA сидит на стуле около кровати.
ANITA Philip!
PHILIP [ Не поворачиваясь и не глядя на нее ] Что случилось?
ANITA Пожалуйста, Philip.
PHILIP Пожалуйста кроваво (проклято) что? (Please bloody what)?
ANITA Где виски?
PHILIP Под кроватью.
ANITA Спасибо.
[ Она смотрит под кроватью. Затем ползет часть пути внизу. ] Не нашла.
PHILIP Посмотри шкаф потом. Кто-то снова прибрал здесь.
ANITA [ Идет к шкафу и открывает ее. Она внимательно смотрит внутри. ] Это все пустые бутылки.
PHILIP Ты точно маленький исследователь. Подойди сюда.
ANITA Я хочу найти виски.
PHILIP Посмотри в ночном столике.
[ ANITA идет (goes over) к ночному столику около кровати и открывает дверь - она извлекает бутылку виски. Идет за стаканом в ванную комнату и наливает виски в него и добавляет воды из графина около кровати ]
ANITA Philip. Выпей лучше this feel.
[ PHILIP садится и смотрит на нее. ]
PHILIP Привет, Black Buity (Черная красота). Как ты вошла сюда? (How did you get in here?)
ANITA From the pass key (Ключом от прохода).
PHILIP Хорошо.
ANITA Я не вижу тебя. Я очень беспокоилась. Я прихожу сюда, они говорят, ты внутри. Я стучу в дверь - нет ответа. Я стучу еще. Нет ответа. Я говорю открой мне наверху ключом от прохода (with the key pass).
PHILIP И они открыли?
ANITA Я говорила, ты послал за мной.
PHOLIP И?
ANITA Нет.
PHILIP Заботливая о тебе, чтобы придти, однако
ANITA Philip, ты еще эта большая блондинка?
PHILIP Я не знаю. Я сорт смешанный с этим. Дела становятся сортом усложнения. Каждую ночь я прошу ее выйти за меня замуж, и каждое утро я говорю ей, что я не имел это в виду. Я думаю, возможно, дела не могут продолжаться как это. Нет. Они не могут продолжаться, как это.
[ ANITA садится около него и похлопывает его голову и приглаживает назад его волосы. ]
ANITA Ты чувствуешь себя очень плохо. Я знаю.
PHILIP Хочешь рассказать мне секрет?
ANITA Да.
PHILIP Я никогда не чувствовал себя хуже.
ANITA Она разочарована. Она думала, что ты скажешь, как ты ловишь всех людей Пятой Колонны (Fifh Column).
PHILIP Я ловил их. Пойман только один человек. Взрывающий образчик он был, тоже (Disguisting specimen he was, too).
[ Стук в дверь. Это МЕНЕДЖЕР. ]
МЕНЕДЖЕР Извините глубоко, если беспокойство (disturbation) -
PHILIP Поддерживайте это чистым, Вы знаете, это подарок леди (Ther's ladies present).
МЕНЕДЖЕР Я имею в виду только войти и посмотреть, каждая ли вещь в порядке. Управляйте возможными действиями юной леди в случае Вашего отсутствия или несостоятельности (incapacity). Также требуйте предложения самых искренних самых теплых приветствий поздравлений превосходного исполнения подвига контршпионаж (counterespionage), дающего в результате объявления вечерних газет арест трех сотен членов Пятой Колонны (And desire offer sincerest warmest greetings congratulations admirable performance feat of counter-espoinage resulting announcement evening papers arrest three hundred members Fifth Column).
PHILIP Это в газете?
МЕНЕДЖЕР С подробностями арестов каждого типа предосудительности, привлеченных к расстрелу, заговоры убийства - саботаж, связь с врагом, каждая форма наслаждений (With details of arrestations of every tyep of rehensible engaged in shhoting, plotting assassinations - sabotaging, communicating with enemy, every form of delights).
PHILIP Наслаждений?
МЕНЕДЖЕР Это французское слово, пишется D-E-L-I-T-S (*), означающее проступок (обида, оскорбление, военю - наступление).
------
(*) de'lit (m) - проступок, преступление (m)
PHILIP И это все в порядке?
МЕНЕДЖЕР Абсолютно, Mr. Philip.
PHILIP И куда я приду? (And when Do I come in)?
МЕНЕДЖЕР О, каждый знает, что Вы вовлечены в выполнение таких следствий.
PHILIP Как именно они знают?
МЕНЕДЖЕР [ укоризненно ] Mr. Philip. Это (Is) Мадрид. В Мадриде каждый знает все часто до того, как это же самое имеет место (often before occurence of same). После того происшествия иногда он обсуждает, что касается того, кто действительно был (After occurence sometimes it discussions as to who actually did). Но перед происшествием весь мир знает точно, кто должен быть. Я выражаю поздравления теперь, чтобы предшествовать упрекам недовольных (of insaltisfiables), которые спрашивают: "Ах-ха! Только 300? Где остальные?
PHILIP Не будьте таким мрачным. Я полагаю, однако, что мне придется уйти сейчас.
МЕНЕДЖЕР Mr. Philip. Я думал об этом и пришел сюда, определяя, какая надежда будет в результате как отличное предложение. Если Вы уверены, бесполезно нести консервированные товары в качестве багажа.
[ Стук в дверь. Это MAX. ]
MAX Salud, Camaradas.
КАЖДЫЙ (EVERY ONE) Salud.
PHILIP [ Менеджеру] Идем (вместе) теперь, Comrade Stamp Collector (Собиратель Марок). Мы можем говорить об этом позже.
MAX [ Philip'у ] Wie gehts (Как поживаете? (немецкий))
PHILIP Хорошо. Не слишком хорошо.
ANITA O.K. Я приму ванну?
PHILIP Больше, чем O.K., дорогая. Но держи дверь закрытой, пожалуйста!
ANITA [ Из ванной ] (Is) вода теплее.
PHILIP Это хороший знак. Закрой дверь, пожалуйста.
[ ANITA закрывает дверь. MAX подходит к кроватии садится на стул. PHILIP сидит на кровати со свисающими ногами. ]
PHILIP Хочешь что-нибудь?
MAX Нет, Comrade. Ты был там?
PHILIP О, да. Я выдержал все это (I stayed all through it). Каждый кусочек этого. Все из этого им нужно знать что-то и они зовут меня обратно.
MAX Как он был?
PHILIP Трусливо (малодушно). Но это только пришло немного на время.
MAX И потом?
PHILIP О, и потом наконец он проливал (was spelling it out) быстрее, чем могла бы сделать это стенографистка. Я имею сильный желудок, ты знаешь.
MAX [ Игнорируя это ] Я вижу в газетах об арестах. Почему они публикуют такие вещи?
PHILIP Я не знаю, мой мальчик. Почему они делают? Я буду язвить (I'll bite).
MAX Это хорошо для морали. Но это также очень хорошо достать каждого. Did they bring in-the ah-.
PHILIP О, да. Труп, ты имеешь в виду? Они принесли его оттуда, откуда ушли мы, и Antonio его положил на стул в углу, и я положил сигарету в его рот и зажег ее, и это все было очень весело. Только сигарета не хотела гореть, конечно (? wouldn't stay lighted).
MAX Я очень счастлив, что я не должен оставаться.
PHILIP Я оставался. А потом я ушел. И затем я вернулся. Потом я ушел и они позвали меня обратно снова. Я был здесь до момента (?) час назад и теперь прошел (I'm through). На сегодня, то есть. Кончена моя работа на сегодня. Что-то еще делать завтра.
MAX Мы делали очень хорошую работу.
PHILIP Таr хорошо как вы могли. Это было очень блестяще и очень стремительно, и было, возможно, много дыр в сети, и большая часть улова ушла. Но они могут вытащить сеть снова. Тебе придется послать мне некоторое место еще, однако. Я не хорош здесь больше (I'm no good here any more). Слишком много людей знают, что я делаю. Не потому, что я разговариваю, нет. Просто это идет таким путем.
MAX Есть много мест, куда послать. Но ты еще должен некоторую работу сделать здесь.
PHILIP Но отошли меня так быстро, как ты можешь, пожалуйста? Я становлюсь на нервную сторону. (I'm getting on the jumpy side).
MAX Что насчет девушки в другой комнате?
PHILIP О, я собираюсь порвать с ней.
MAX Я не просил это.
PHILIP Нет. Но ты стал бы раньше или позднее. Нет смысла делать ребенка (babying) мне одному. Мы на пятьдесят лет необъявленных войн, и с записался добровольцем на этот период. Я не точно помню, что это было, но я записался хорошо.
MAX Так, мы имеем все. Нет вопроса подписания. Нет необходимости разговаривать со злобой.
PHILIP Я не озлоблен. Я просто не хочу сам быть дураком. Не разрешать вмещать вещи в часть меня туда, где вещи не должны быть (Not let hings get a hold in part of me where no things should get hold). Эта вещь становится довольно хороша внутри. Ну, я знаю, как лечить это.
MAX Как?
PHILIP Я покажу тебе, как.
MAX Запомни, Philip, я добрый человек.
PHILIP О, вполне. Так же и я. Вы должны иногда смотреть, как я работаю [ You ought to watch me work. ]
[ Пока они разговаривают, вы видите дверь 109 открытой и DOROTHY BRIDGES входит. Она зажигает свет, снимает свое уличное пальто и надевает накидку из чернобурой лисы. Стоя, она вертится в ней перед зеркалом. Она выглядит очень красивой в этот вечер. Она идет к граммофону и ставит Мазурку Шопена (Chopin Mazurka) и сидит на стуле, рядом с настольной лампой с книгой. ]
PHILIP Вот она (There she is). Она пришла, вот ты называешь это место, дом - сейчас.
MAX Philip, Comrade, ты не должен (you do not have to). Я говорю тебе искренне. Я не вижу признаков того, что она мешает твоей работе каким-либо образом.
PHILIP Нет, но я вижу. И ты ты скоро был бы проклят.
MAX Я оставлю это тебе, как раньше. Но помни, чтобы быть добрым. Нам, которым сделаны страшные вещи (to us to whom dreadful things have been done), доброта во всех возможных вещах - огромная важность.
PHILIP Я очень добрый тоже, ты знаешь. О, я добрый! Я необычайный!
MAX Нет, я не знаю, что ты добрый. Я хотел бы, чтобы ты был (In would like you to be).
PHILIP Просто ждешь здесь, пожалуйста?
[ PHILIP уходит из двери и стучит в дверь 109. Он нажимает на нее, открывая после стука и входит. ]
DOROTHY Hello (Привет), любимый.
PHILIP Hello. Как ты?
DOROTHY Да, дорогой.
[ Она делает (приготавливает) ему виски с водкой. В другой комнате MAX сидит на стуле около электрической плиты. ]
DOROTHY Где ты был, Philip?
Philip Просто вокруг. Проверял дела (Just around. Checking up onthings).
DOROTHY И как были дела?
PHILIP Некоторые были хороши, ты знаешь. А некоторые не так хороши. Я полагаю, что они уравновесятся.
DOROTHY И тебе не нужно уходить сегодня ночью?
PHILIP Я не знаю.
DOROTHY Philip, любимый, что случилось?
PHILIP Ничего не случилось.
DOROTHY Philip, давай пойдем отсюда. Я не должна оставаться здесь. Я отослала три статьи. Мы могли поехать в это место около Saint Tropez, и дожди еще не начались, и было бы мило там сейчас без людей. Потом, впоследствии, мы могли ходить на лыжах.
PHILIP [ Очень жестко (горько) ] Да, и впоследствии - в Египет, и счастливо заниматься любовью во всех отелях, и тысяча завтраков придет на подносах тысячью хорошими утрами в следующие три года; или девяносто следующих три месяца; или, однако, как бы долго не заняло у тебя, чтобы ты устала от меня, или я от тебя. И все, что мы бы сделали, чтобы развлечь себя. Мы бы остались в Grillon, или осенью, когда листья падают с деревьев, в Bois, и было отчетливо и холодно, мы бы прокатились в AUteuil, скачку с препятствиями и поддерживали тепло в своих больших угольных жаровнях на участке (in the paddock), и смотрели на них, take the water jump (падение прилива) и смотрели, как они приходят через живую изгородь и старую каменную стену. That's it. И глоток в баре коктейля шампанского и, впоследствии, поездка верхом на обел в La Rue' и в выходные (weekends) пойдем охотиться на фазанов в Sologne. Да, да, это так. И вылетим в Nairobi и в старый Mathaiga Club, и весной небольшое место ловли семги. Да, да, that's it. И каждая ночь в кровати вместе, так?
DOROTHY О, дорогой, подумай, как могло быть! У тебя есть эти большие деньги?
PHILIP У меня были. Пока я не вложил их в это дело (Till I got into this business).
DOROTHY И мы сделаем все это и Saint Moritz тоже?
PHILIP Saint Moritz? Не будь вульгарной. Kitz buhel ты имеешь в виду. Ты встретишь людей как Michel Arlen, в Saimt Moritz.
DOROTHY Но ты не должен встречаться с ним дорогой. Ты можешь игнорировать его (You could cut him). И мы действительно будем делать все это?
PHILIP Ты хочешь?
DOROTHY О, дорогой!
PHILIP Ты хочешь?
DOROTHY О, дорогой!
PHILIP Ты хотела бы поехать в Венгрию (Hungary), тоже какой-нибудь осенью? Ты можешь взять поместье, где очень дешево, и только платить за то, что ты охотишься. И на квартирах Danube вы имеете большие полеты гусей. И были ли Вы когда-нибудь в Lamu, где длинный пляж (взморье) с dhows, и ветер в пальмах ночью. Или что о Malindi, где вы можете surfboard на берег и прохлада и свежесть самого северного муссона (дождливого сезона), и нет пижам, и нет простынь ночью. Вы как Malindi.
DOROTHY Я знаю, я была бы, Philip.
PHILIP И были ли когда-либо (been out) в Sans Soici в Havana в субботу ночью, чтобы танцевать в Patio под королевскими пальмами? Они серые и возвышаются, как колонны, и вы остаетесь всю ночь здесь и играете dice (**) или колесо (wheel), и поедете в Jaimanitas на завтрак на рассвете. И каждый знает каждого (else) и очень приятно и весело.
DOROTHY Можем ли мы поехать туда?
PHILIP Нет.
DOROTHY Почему нет, Philip.
PHILIP Мы не поедем никуда (We won't go any where).
DOROTHY Почему, дорогой.
PHILIP Ты можешь, если ты хочешь. Я составлю тебе путеводитель (маршрут) (itinerary).
DOROTHY Но почему мы не можем ехать вместе?
PHILIP Ты можешь ехать. Но я был во всех тех местах и я оставил их все позади. И куда я иду сейчас, я иду один, или с другими, кто идет туда по той же причине, что и я.
DOROTHY И я не могу идти туда?
PHILIP Нет.
DOROTHY И почему я не могу идти, где бы это ни было? Я могла бы учиться и я не боюсь.
PHILIP Одна причина в том, что я не знаю, где это. И другая, что я не возьму тебя (I wouldn't take you).
DOROTHY Почему нет?
PHILIP Потому что ты бесполезна, в действительности. Ты не образована, от тебя нет пользы, и ты ленива.
DOROTHY Может быть, остальные. Но я не бесполезна.
PHILIP Почему ты не бесполезна.
DOROTHY Ты знаешь - или ты должен знать.
[ Она плачет. ]
PHILIP О, да. Это (That)
DOROTHY Это все, что это означает для тебя?
PHILIP Это товар, за который ты не должен платить слишком большую цену.
DOROTHY Итак - я товар (commodity)?
PHILIP Да, очень значительный товар. Наиболее красивый, который я когда-либо имел.
DOROTHY Хорошо. Я рада слышать, что ты сказал это. И я рада, что расвет. Теперь уходи отсюда. Ты самодовольный (тщеславный) пьяница. Ты нелепый, надменный, позирующий хвастун. Ты товар, ты. Случалось ли когда-гибудь с тобой, что ты был товаром? Товаром, за который не следует платить слишком высокую цену?
PHILIP [ Смеясь ] Нет. But I see it the way you put it.
DOROTHY Ну, ты видишь, ты совершенно порочный (vicious) товар. Никогда дома. Нет всю ночь. Грязный, мутный, беспорядочный. Ты ужасный товар. Мне просто нравился пакет, в который он был положен. Это было все. Я рада, что ты уходишь.
PHILIP Действительно?
DOROTHY Да, действительно. Ты и твой товар. Но ты не должен был упоминать все те места, если мы даже не собирались когда-либо ехать к ним (туда).
PHILIP Я очень сожалею. Это не было добрым.
DOROTHY О, не будь добрым (Don't be kind either). Ты страшен, когда ты добрый. Только добрые люди должны пытаться быть добрыми. Ты ужасный, когда ты добрый. И тебе не надо было упоминать их в дневное время.
PHILIP Я сожалею.
DOROTHY О, не сожалей. Ты - хуже всего, когда ты сожалеешь (You're at your worst when you're sorry). Я не могу переносить, когда ты сожалеешь (I can't stand you sorry). Просто войди (Just get out).
PHILIP Хорошо, до свидания.
[ Он кладет свои руки вокруг нее, чтобы поцеловать ее. ]
DOROTHY Не целуй меня также (either). Поцелуй меня и потом ты пойдешь прямо к товару. Я знаю тебя.
[ PHILIP держит ее крепко и целует. ]
О, Philip, Philip.
PHILIP До свидания.
DOROTHY Ты-ты-ты не хочешь товар?
PHILIP Я не могу себе это позволить.
[ DOROTHY отворачиваетяс от него. ]
DOROTHY В таком случае, иди в таком случае (Then, go then).
PHILIP До свидания.
DOROTHY О, выходи.
[ PHILIP выходит из дверит и идет в свою комнату. MAX еще сидит на стуле. В другой комнате DOROTHY звонит по телефону горничной. ]
MAX Так?
[ PHUILIP стоит здесь, смотря на электрическую плиту. MAX смотрит на плиту тоже. В другой комнате PETRA пришла к двери. ]
PETRA Да, Сеньорита.
[ DOROTHY сидит на кровти. Ее голова поднята, но слезы текут вниз по ее щекам. PETRA подходит к ней. ]
Что, Сеньорита?
DOROTHY О, Petra, он плохой, точно, как я тебе говорила. Он плохой, плохой, плохой. И как проклятая дура я думала, что мы будем (were going) счастливы. Но он плохой.
PETRA Да, Сеньорита.
DOROTHY Но, ох, Petra, беда в том, что я люблю его.
[ PETRA стоит здесь около кровати с DOROTHY. В комнате 110 PHILIP стоит перед ночным столиком. Он льет себе виски и добавляет (puts) в нее воду. ]
PHILIP Anita.
ANITA [ Изнутри ванной комнаты ] Да, Philip.
PHILIP Anita, выйди, когда бы ты ни кончила свою ванную
MAX Я иду.
PHILIP Нет. Оставайся (Stay around).
MAX Нет, нет, нет. Пожалуйста, я иду.
PHILIP [ Очень сухим однообразным голосом. ] Вода была горячая?
ANITA [ Изнутри ванной ] Была милая ванна.
MAX Я иду. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, я иду.
ЗАНАВЕС
--------
(**) dice - кубик, кости (используются в играх в теории вероятности),
---
(*) dhows [dau] - одномачтовое арабское судно на берегу (на его сторонах)
Подписаться на:
Сообщения (Atom)
