Экзюпери. Испания в крови

Антуан де Сент-Экзюпери
ИЗ КНИГИ "СМЫСЛ ЖИЗНИ"
ИСПАНИЯ В КРОВИ
В БАРСЕЛОНЕ
Невидимая линия фронта гражданской войны
Миновав Лион, я повернул налево, к Пиренеям и Испании. Теперь подо мной чистенькие летние облака, облака для любителей подобных красот, а в них - широкие проемы, похожие на отдушины. И Перпиньян я вижу как бы на дне колодца.
Я один на берегу, я смотрю вниз и вспоминаю. Здесь я жил несколько месяцев. В то время я испытывал гидросамолеты в Сен-Лоран-де-ла-Саланк. После работы я возвращался в центр этого всегда по-воскресному праздничного городка. Просторная площадь, кафе с оркестром, вечерний портвейн. сидел в плетеном кресле, а передо мной текла провинциальная жизнь. Она казалась мне такой же безобидной игрой, как игра в оловянных солдатиков. Принаряженные девушки, беспечные прохожие, безоблачное небо.
Вот и Пиренеи. Последний благополучный город остался позади.
Вот Испания и Фигарас. Здесь люди убивают друг друга. Я бы не удивился, если бы обнаружил пожар, развалины, признаки человеческих бедствий: удивительно то, что ничего подобного здесь не видно. Город как город. Всматриваюсь: никаких следов на этой легкой кучке белого гравия. Церковь - мне это известно - сгорела, а она блестит на солнце. Я не вижу ее непоправимых увечий. Уже рассеялся бледный дым, унесший ее позолоту, растворивший в небесной синеве ее резной алтарь, ее молитвенники, ее утварь. Ни одна линия не нарушена. Да, город как город. Он сидит в центре расходящихся веером дорог, словно паук посреди своей шелковой сети. Как и другие города, он питается плодами долины, которые поступают к нему по белым дорогам. И передо мною только этот образ медленного всасывания пищи, которое на протяжении веков определило лицо земли, свело леса, размежевало пашни, протянуло эти дороги-пищеводы. Ее лицо никогда больше не изменится. Оно уже состарилось. И я думаю, что достаточно построить для пчелиного роя улей среди цветов, он раз и навсегда обретает мир. А вот человеческому рою покой не дарован.
Где же трагедия? Ее еще придется поискать. Ведь чаще всего она разыгрывается не на поверности, но в человеческих душах. Даже в этом мирном Перпиньяне на больничных койках мечется страдающий раком, пытаясь ускользнуть от боли, как от безжалостного коршуна. И в городе уже нет покоя. Таково чудесное свойство человеческой природы: любое страдание, любая стратсь излучаются вовне и обретают всеобщее значение.
На каком бы чердаке человека ни снедал огонь желания, пламя его охватывает весь мир.
Вот наконец Херона, затем Барселона, и я потихоньку скольжу с высоты моей обсерватории. Но и здесь я не замечаю ничего необычного, разве что улицы пусты. И опять разоренные церкви кажутся нетронутыми. Угадываю вдали чуть заметный дымок. Может, это один из тех признаков, что я искал? Свидетельство той самой ненависти, которая так мало разрушила, была так бесшумна и которая, однако, опустошила все? Ведь в этой легчайшей позолоте, уносимой одним дуновением, - вся культура.
Да, с чистым сердцем можно спросить: "Где же террор в Барселоне? Где же этот испепеленный город, если сгорело какихх-нибудь два десятка зданий? Где масовые убийства, если расстреляно всего несколько сотен из миллиона двухсот тысяч жителей?.. Где же этот кровавый рубеж, за которым начинают стрелять?.."
Я и в самом деле видел мирные толпы гуляющих по Рамбла, а если мне и попадался вооруженный патруль, одной улыбки часто бывало достаточно, чтобы пройти дальше. Линии фронта с первого взгляда я так и не увидел. В гражданской войне линии фронта невидима, она проходит через сердце человека...
И все-таки в первый же вечер я оказался с нею рядом...
Только я устроился на террасе кафе среди нескольких разомлевших посетителей, как вдруг перед нами возникло четверо вооруженных мужчин. Они разглядывали моего соседа, потом молча навели карабины прямо ему в живот. Струйки пота побежали по его лицу, он встал и медленно поднял отяжелевшие, точно свинцовые руки. Один из патрульных обыскал его, пробежал глазами документы и подал знак следовать за ним. И человек оставил недопитый стакан, последний стакан в своей жизни, и пошел. И его руки, поднятые над головой, казались руками утопающего. "Фашист", - процедила сквозь зубы женщина за моей спиной: только она и осмелилась показать, что видела эту сцену. А недопитый стакан остался на столе свидетельством безумной веры в счастливый случай, в милосердие, в жизнь...
И я смотрел, как удаляется под прицелом карабинов тот, через кого только что в двух шагах от меня проходила невидимая линия фронта.


НРАВЫ АНАРХИСТОВ
и уличные сценки в Барселоне
Приятель только что рассказал: вчера он прогуливался по безлюдной улице, и вдруг патрульный кричит ему:
- Сойти с тротуара!
А он не расслышал и не подчинился. Патрульный вскидывает карабин, стреляет, но мажет. Однако пуля продырявила шляпу. И приятель, которому таким образом напомнили об уважении к оружию, переходит с тротуара на мостовую...
Патрульный, перезарядив карабин, прицеливается, но, поколебавшись, опускает оружие и мрачно рычит:
- Вы что, оглохли?
Восхитительно, не правда ли?
Ведь они хозяйничают в городе, эти анархисты. Они стоят на перекрестках группами по пять-шеть человек, охраняют отели или носятся на сумасшедшей скорости по улицам в реквизированных "испано-сюизах".
В первое же утро военного мятежа они. вооруженные одними ножами, взяли верх над артиллеристами, которых поддерживали пулеметчики. Они отбили пушки. Одержав победу, они захватили оружие и боеприпасы в казармах и, как и следовало ожидать, превратили город в крепость. В их руках вода, газ, электричество, транспорт. Прогуливаясь утром по городу, я вижу, как они укрепляют свои баррикады. Тут и простенькие стенки из булыжника, и настоящие крепостные валы. Заглядываю за стену. Они там. Они разорили соседний дом и готовятся к гражданской войне, развалясь в красных учрежденческих креслах... А у тех, что охраняют мой отель, тоже дел по горло. Они носятся вверх и вниз по лестницам. Спрашиваю:
- Что происходит?
- Рекогносцировка...
- Зачем?
- Ставим на крыше пулемет...
- Зачем же?
Пожимают плечами.
Утром по городу прошел слух: говорят, правительство попытается разоружить анархистов...
А я думаю, что оно откажется от этого намерения.
Вчера я сделал несколько снимков нашего гарнизона - в каждом отеле есть свой гарнизон - и теперь разыскиваю здоровенного чернявого парня, чтобы вручить ему его изображение.
- Где он? Я хочу отдать ему фотографию.
Смотрят на меня, почесывают в затылке, затем с огорчением признаются:
- Пришлось его расстрелять... Он донес на одного, что тот фашист. Ну, раз фашист, мы его к стенке... А оказалось, это никакой не фашист, а просто его соперник...
Им не откажешь в чувстве справедливости.
В час ночи, на Рамбла, слышу:
- Стой!
В темноте возникают карабины.
- Дальше нельзя.
- Почему?
Разглядывают под фонарем мои документы, возвращают их.:
- Можете пройти, но берегитесь: тут, наверно, будут стрелять.
- Что происходит?
Не отвечают.
По улице медленно тянется колонна орудий.
- Куда это?
- На станцию, отправляются на фронт.
Хотелось бы посмотреть на эту отправку. Пытаюсь подольститься к анархистам.
- До станции далеко, а тут еще дождь... Может, вы дадите машину?..
Один из них с готовностью исчезает. Он возвращается в реквизированном "делаже".
- Мы вас подвезем...
И я качу к вокзалу под защитой трех карабинов.
Забавная порода эти анархисты. Я их еще не раскусил. Завтра заставлю их разговориться и повидаю их великого трибуна Гарсиа Оливера.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА - ВОВСЕ НЕ ВОЙНА: ЭТО БОЛЕЗНЬ
Итак, меня провожают анархисты. Вот и станция, где грузятся войска. Мы встретимся с ними вдали от перронов, созданных для нежных расставаний, в пустыне стрелок и семафоров. И мы пробираемся под дождем в лабиринте подъездных путей. Проходим мимо вереницы заброшенных черных вагонов, на них под брезентами цвета сажи топорщатся жесткие конструкции. Я поражен зрелищем железного царства - сюда словно не ступала нога человека. Железное царство мертво. Корабль кажется живым, пока человек своей кистью и краской поддерживает его искусственный цвет. Но стоит покинуть корабль, завод, железную дорогу хоть на две недели и они угасают, обнажая лицо смерти. Камни собора шесть тысячелетий спустя еще излучают тепло человеческого присутствия, а тут немного ржавчины, дождливая ночь - и от станции остается один скелет.
Вот эти люди. Они грузят на платформы свои пушки и пулеметы. С глухим надсадным придыханием они борются против этих чудовищных насекомых без плоти, против нагромождений панцирей и позвонков.
Поражает безмолвие. Ни песни, ни выкрика. Только время от времени проскрежещет упавший лафет. Но человеческих голосов не слышно.
У них нет военной формы. Они будут умирать с в своей рабочей одежде. В черных, пропитанных грязью спецовках. Они копошатся вокруг своих железных пожитков подобно обитателчм ночлежки. И я ощущаю дурноту, как в Дакаре, лет десять назад, когда там свирепствовала желтая лихорадка.
Командир подразделания говорит со мной шепотом, он заключает: "И мы пойдем на Сарагосу..."
Откуда этот шепот? Здесь царит больничная атмосфера. Да-да, ощущение именно такое... Гражданская война - вовсе не война: это болезнь...
Эти люди не пойдут в атаку, опьяненные жаждой победы, - они глухо отбиваются от заразы. И в противоположном лагере наверняка происходит то же самое. Цель тут не в том, чтобы изгнать противника с территории: тут нужно избавиться от болезни. Новая вера - это что-то вроде чумы. Она поражает изнутри. Она распространяется в незримом. И на улице люди одной партии чувствуют, что окружены зачумленными, которых они не могут распознать.
Вот почему они отбывают в безмолвии со своими орудиями удушения. Ничего общего с полками в былых национальных войнах, что стояли на шахматной доске лугов и перемещались по воле стратегов. Они с грехом пополам объединились в этом хаотическом городе. И Барселона, и Сарагоса представляют почти одинаковую смесь из коммунистов, анархистов, фашистов... Да и те, что объединяются, быть может, меньше похожи друг на друга, чем на своих противников. В гражданской войне враг сидит внутри человека, и воют здесь чуть ли не против самих себя.
И поэтому-то, конечно, война принимает такую страшную форму: больше расстреливают, чем воюют. Здесь смерть - это инфекционный барак. Избавляются от бациллоносителей. Анархисты устраивают обыск и складывают зараженных на грузовики. А по другую сторону Франко произносит чудовищные слова:"Здесь больше нет коммунистов!" Будто отбор произвела медицинская комиссия, будто его произвел полковой врач...
А человек-то, считая, что он может быть полезен, предстал со своей верой, с вдохновением в глазах...
- К службе непригоден!
На городских свалках жгут трупы, обливая их известью или керосином. Никакого уважения к человеку. Проявления его духа и в том и в другом лагере пресекали как болезнь. Так стоит ли уважать телесную оболочку? И тело, некогда полного молодого задора, умевшее любить, и улыбаться, и жертвовать собой, - это тело даже не собираются хоронить.
И я думаю о нашем уважении к смерти. Думаю о белом санатории, где в кругу родных тихо угасает девушка, и они, как бесценное сокровище, подбирают ее последние улыбки, последние слова. Ведь в самом деле - эта так индивидуально, так неповторимо. Никогда больше не прозвучит ни именно этот взрыв смеха, ни эта интонация, никто не сумеет так нахмурить брови. Каждый человек - это чудо. И мертвых у нас уже вспоминают много лет...
Здесь же человека просто-напросто ставят к стенке и выпускают внутренности на мостовую Тебя хватают. Тебя расстреливают. Ты думал не так, как другие.
О, только это ночное отправление под дождем и под стать правде этой войны. Эти люди окружают меня, разглядывают, и в глазах у них какая-то серьезность с оттенком грусти. Они знают, что их ждет, если их схватят. И мне становится жутко. И я вдруг замечаю, что тут нет ни одной женщины. Это тоже понятно. На что тут смотреть матерям, которые рожая сыноей, не знают ни того, какой лик истины их озарит, ни того, кто их расстреляет по законам своего правосудия, когда им минет двадцать лет.
...


(C) Перевод на русский язык, Р.Грачев, 1964

========
КОММЕНТАРИИ
Из книги "Смысл жизни" (1956)
Этот сборник, составленный К.Рейналем (название "Un sens a' la vie"), взятое из заголовка одной из статей, нужно понимать как "смысл, который следует придать жизни"), явился книжным изданием публицистики Сент-Экзюпери. В него вошли как довоенные статьи писателя, так и его выступления военных лет; последние помещены во втором разделе настоящего издания ("Военные записки 1939 - 1944). Публицистика Сент-Экзюпери конца 30-х тесно примыкает к его книге "Планета людей" (1939). ...

ИСПАНИЯ В КРОВИ
В 1936 г. , после того, как разразилась гражданская война в Испании, Сент-Экзюпери получил предложение от парижской газеты "Энтрансижан" побывать на фронте. Из впечатления этой поездки родилася цикл "Испания в крови".
(C) С.Зенкин, комментарии, 1986"Э